Я слышу шорох песка далеко в пустыне. Ночь отчего-то слишком тиха для города. Мне больно. Я чувствую: солнце кипит и стынет, флаги протуберанцев вздымая гордо.
Это усталость. Она оседает накипью, облачной пеной на чёрных губах беззвучия. Я принимаю на веру любые знаки и чую на коже пальцы слепого случая.
Он щупает скулы, пытается сделать слепок, лопочет странно, читает меня по Брайлю. Я слышу, как, отрываясь от чёрных веток, тени, шурша, на обои мои слетают.
Ложатся неровно, свиваясь, сливаясь, путаясь с морскими теченьями, с гулом в моих артериях...
Это рождается бледного утра рунопись на острие вечных небесных перьев.
я на фалангах пяльцев читаю руны там, как обычно, боль. с нею взять, смириться бы… как еретик- теоретик Джордано Бруно есть ли какой-то смысл угорать за принципы? пись не сошлась ведь клином, бывает горше... но, вопреки эффекту гладкова-броуди, строгий и беспристрастно-чернильный Роршах мне говорит уверенно – тест не пройден))
Подсказываю вашему собеседнику, что оба наигениальнейших поэта ЛитСети по версии Сергея Шнурова находятся по другому id-адресу. К тому же, еще нужно мир спасти, Бонд-то на больничном.
там, как обычно, боль. с нею взять, смириться бы…
как еретик- теоретик Джордано Бруно
есть ли какой-то смысл угорать за принципы?
пись не сошлась ведь клином, бывает горше...
но, вопреки эффекту гладкова-броуди,
строгий и беспристрастно-чернильный Роршах
мне говорит уверенно – тест не пройден))