Ты был таким юным, и чья-то чужая шинель висела мешком на твоих угловатых ключицах. Ровесницы где-то ходили еще в ученицах, и кто-то другой доносил до дверей их портфель. А ты - новобранец пока незнакомой войны, и ноет плечо с непривычки под весом винтовки, и, в ногу пытаясь попасть, семенишь ты неловко, и знаешь, что вряд ли удастся дожить до весны.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Все комментарии:
детей кухарок не избыть, в полон не взять - живут поныне: степь, как всегда добра полынью - цветет от всплесков огневых... Все как тогда: была судьба кровавой битвой, путь суровый - вел по ухабистой дороге, убит ли жив, как - Бог подаст.
А подавал - огонь и дым. На лица, на кресты и звезды. И головы - светлил известкой, оставив - вечно молодым. В штыки встречать чужую смерть, быть, оставаться - не старея, на поле боя вешним ветром - цветками, по траве, гореть...
Иванов было полизбы, а Машек было - остальное. За девяносто - сердце ноет - степями тянет и болит. Деревня, тихо, образа - за ними - пачка фотографий: сыны, сыны, шинель да ватник. Прошла военная гроза -
свежо... Далеко за плетень - шагнула - взгляд из под ладони, а вечной степью - клонит, клонит. Ей журавлями бы лететь Лететь над заревом листвы и сверху, скорбно окликая фамилии искать на камне. Ан нет... Кругом - полынь, полынь.
Ну, я искал то, от чего бы мне оттлокнуться. Пошел на 7 пятницу. Листал. Нашел Ваше. Сел и написал. Все. Спасибо. С горьким слезным праздником, мы - помним )
Спасибо, Серёжа! Моего папу призвали в армию в 43-м, когда ему было 17 лет. Есть такое фото, где он, новобранец, с юношеским пушком над верхней губой, трогательный, совсем ребёнок. Он не написал своей маме (моей бабушке) ни одного письма с фронта. Когда я его спросила - почему так - он сказал: я был уверен, что не сегодня-завтра меня убьют. Пока придет письмо домой, меня уже не будет в живых. Вот такая странная логика...
степь, как всегда добра полынью - цветет от всплесков огневых...
Все как тогда: была судьба кровавой битвой, путь суровый -
вел по ухабистой дороге, убит ли жив, как - Бог подаст.
А подавал - огонь и дым. На лица, на кресты и звезды.
И головы - светлил известкой, оставив - вечно молодым.
В штыки встречать чужую смерть, быть, оставаться - не старея,
на поле боя вешним ветром - цветками, по траве, гореть...
Иванов было полизбы, а Машек было - остальное.
За девяносто - сердце ноет - степями тянет и болит.
Деревня, тихо, образа - за ними - пачка фотографий:
сыны, сыны, шинель да ватник. Прошла военная гроза -
свежо... Далеко за плетень - шагнула - взгляд из под ладони,
а вечной степью - клонит, клонит. Ей журавлями бы лететь
Лететь над заревом листвы и сверху, скорбно окликая
фамилии искать на камне. Ан нет... Кругом - полынь, полынь.
Т.е. я хочу сказать - вполне себе самостоятельное произведение.
Моего папу призвали в армию в 43-м, когда ему было 17 лет. Есть такое фото, где он, новобранец, с юношеским пушком над верхней губой, трогательный, совсем ребёнок. Он не написал своей маме (моей бабушке) ни одного письма с фронта. Когда я его спросила - почему так - он сказал: я был уверен, что не сегодня-завтра меня убьют. Пока придет письмо домой, меня уже не будет в живых.
Вот такая странная логика...