Минус n за стёклами. У ландшафта в почёте булыжник 
всех мастей. Захолустные будни. Безмолвствует скальный 
пролетарский район, кирпичными мордами твёрд. 
С их чертами сливаясь, движется к полю лыжник, 
настолько одинокий, что это воспели бы скальды. 
Открывая штору, глядишь на подвисший "Word". 
Но едва ли нечто о свете, скорее - о насте, 
о глубокой тщете отпечатка, точнее - о лени 
куда-то на восход поехать, помчать с утра 
и отчаянно ворваться, когда в окошках ненастье, 
а в потёмках скребутся тигры, к тому же - лемминг 
под рукой да засохшая пена сединой у рта. 

Потрескивает январь, путая скорлупку и панцирь: 
мол, сминай, как бумагу, и что-то в итоге родится. 
Однако, зная больше, алеет щека 
горизонта, и, ткнувши в небо, прилипшим пальцем 
впору только, вроде засыпанного радиста, 
в тире вытягивать прерывистый монолог тчк. 
Поэтому ничего о надежде, вернее - о Сольвейг. 
Самое время уйти подобру-поздорову 
с тропы героев, живущих на параллелях лыж, 
и, открывая окна, зиму почитать послесловьем 
того, как бежит вода, выплёскивается за дорогу 
и купает лежачий камень, окатыш, голыш.