И на слове «моя» кто-то ёрничает и смеётся,
Дразнит шелестом леса, шатром заходящего солнца,
И сквозь щебет и свист лёгкий поскрип невидимой дверцы –
Вековые стволы невесомую тайну хранят.
В тихом омуте сон, тихий час. Время тихо крадётся
И крадёт тишину – усыплять озорных чертенят.

Ночь струится листвой через тонкие, гибкие пальцы –
На деревьях приют ищут боги и ветры-скитальцы.
Задремав поутру, слышу птичье безумное скерцо –
Этот мир гомонящий покоя счастливей стократ.
Чертенята встают, собирают оброк с постояльцев
И на завтрак рассветных лучей разрезают гранат.

Мне бы в путь, но стою, непонятною робостью скован,
Виноградной лозой, сказкой леса навек околдован.
Мне в тарелку (вот черти!) подсыпали красного перца –
Мол, не зарься, чужак, на чужое, не твой это клад,
Наших нежных сестёр не мани ты ни зовом, ни словом…
...Впрочем, я не в обиде. Мне райский привиделся сад.

Этот шелест и смех, пряный запах ветвистой аркады.
«Что любуешься, Ветер? Ни разу не видел дриаду?
Неужели огонь полыхает и в ветреном сердце?
Иль от спелых, созревших желаний и губы горят?»
И заливистый смех: «Ну, не надо смущаться, не надо…»
…Пред глазами туман. Слышу томное, топкое «ладо»
И на слове «моя»… да, вкушаю пленительный яд.