«Клуб», «Церковь» - остановки, где за нос
шкодливо щиплет баловник-морозец.
Нас ПАЗик, на село чихнув, привёз,
а страждущих увозит к бренной прозе
районного, но всё же городка,
чей быт осоловелый неизменен
с поры застоя. Ты бежишь, пока
перчатки не промерзли и колени
не покусал норд-ост - седой волчок,
не признающий в погрузневшей даме
кузнечика, что дни наперечёт
дышала на стекло в облезлой раме
и рисовала пальцем корабли
межзвёздные, снежинки и сердечки,
рыдала над толстовской Натали,
картофельный мундир томила в печке
до черноты.
…А помнишь /годы, стой!/,
на месте церкви, новой, колокольной,
был старый клуб, бревенчатый, смурной,
крыльцом скрипящий на ватаги вольных
в крамольных танцах и курящих за
углом в кустах.
Плакаты на фасаде
про пятилетку, коммунизм в глазах
грядущих поколений, по глиссаде
летящих во вселенские мечты...
И онемение, когда ремонтом
плакатами сокрытые кресты
вдруг оголились…

…Без наркоза, с понтом,
нас память препарирует до «ма».
Волчок, не злись, не вейся. Не чужая.
Здесь сладок дым и тёплые дома.
И ты бежишь, с шагами уменьшаясь,
туда, где ждут…