От воды весенней талой расползлись края канавы, берег порист, влажен, прел. Рябью гладит ивам чёлки, пёстрых уток вьются чёлны, белый шлейф от нырких тел. В хаотичной крякоречи - привкус жизни скоротечной, птичьих исповедей плёс. В хриплых кущах запах дыма, звон пасхальный долго, зримо проплывает через мост. Разноцветные пшенинки - ни рожденье, ни поминки, бдений нощных божий дар. Облака легчают к лету. Перья, словно амулеты, на ладонь несёт вода. Пенки снежные сползают, и река, совсем седая, полнорыбием щедра... Баба с вёдрами навстречу, вправо-влево брызги мечет. Грудь крепка, как два ядра, косы толсты, щёки алы. Где-то здесь её хибара, там - и печка, и мужик. "Ой, Христос Воскресе!, прыснет, - если вы не атеисты?", - и смахнёт утиный жир с подбородка и надбровья. Молока в ней больше крови (из казачьих фондов тёть!) Тонкий запах водки с хреном, тащит вёдра с левым креном, а вода - течёть... течёть...
"ни рожденье, ни поминки" - мне кажется, что тут всё-таки "не", но я не уверена. Посоветуйся с филологами.)
Да, хорошо, посоветуюсь, хотя у меня сомнений почему-то нет)
Можно по-всякому окрестить привокзальные завалюхи, таких домишек есть ещё немало. И там люди живут!