Беру альбом и дрогнувшей рукой веду по складкам выцветшего плюша, изъеденного пылью вековой, а сердце бьётся медленней и глуше…
Смотрю на снимок: серостью размыт унылый день, бродяга в кадре замер, с подругами стоим на Риджент-стрит, торгуя полусонными цветами под редкий стук двуколок и телег. В моей руке доход в пять звонких пенсов. Уставшие Алисия и Мэг глядят на них с голодным интересом: доносится от выручки моей пьянящий запах лукового супа, а мимо сквайры топают быстрей, за вежливой улыбкой пряча скупость...
Внезапно ярость вспыхнула во мне, схватив за горло. Вспомнилось не к месту, как за спиной костёл осатанел, и нас прогнали божии невесты подальше от ворот, ведущих в храм. И мы, вчерашним днём желудки смазав, с корзинами таскались по дворам. С букетов лепестки стелились наземь...
Менялась мода, строились дома, принаряжались парки по сезонам. Ночами часто грезился кошмар: в меня врастали астры и пионы корнями, как в питательный компост...
Мне тридцать пять, а выгляжу старухой. У Элис тиф... у Мэг туберкулёз... Земля на их могилах легче пуха. И не с кем по душам поговорить… Одна забава – видеть, как нелепо под яркими зонтами сентябри бегут по лужам лондонского неба.
