Сумерки, резко сгущаются краски
свет дотлевает в последнем окне;
на петроградском изломе участки:
там, где листвой закрывают плотней
чистый проём поднебесных экранов.
Падает голубь прибитый дождём,
непонимание истины ранит –
охнем с испугу, и снова вздохнём.
Переплетаются ломкие ветви,
строго на входе стоят тополя;
укоротили сезоны на четверть,
долгий локдаун...
Не благоволят
ангелы к нам городским и болезным,
в каменных клетях горланящих слог;
сумерки, хлопают двери подъездов,
больше сужая кургузый мирок.
Это неровности, это досада,
распоряжение – бросить за борт,
словно бельмо яркий облик фасада,
глупо вести иждивенческий торг.
И горожанин садится в качалку,
кашляют в комнате глухо часы,
щелкает хрипло его зажигалка,
кот в сотый раз намывает усы.
Швейной машинки иглы остыли,
спрятаны руки в карман пиджака...
Думать о прошлом, о будущем, или
в каждую мелочь до ночи вникать?
Кажется практика жизни застыла,
перед людьми показав слабину,
тихо подкравшись, тьма дышит в затылок,
и не пытайся её обмануть.
Пробуй не пробуй, зима на пороге,
хочется снежным поп-корном хрустеть,
но остаётся – в пылу мифологий
снова нырять в бесконечную сеть.