Пустынный пляж угрюм и оштормлён,
и море тянет длинный лунный лён
для нежной примирительной рубашки...
В такие вечера любой шезлонг
готов рыдать ненужной деревяшкой.

Уже, казалось, нечего плескать
на толщу осолевшего песка -
ну разве что с небес немного чуда...
И он пророс. Жизнь прорвалась, резка
как зверь, что кровь охотника учуял.

Едва ли стебель гибче и стройней
качался в тёплой воздуха волне
с листками, всех и тоньше, и резнее...
И ветер в удушающей вине
увяз из-за того, что всё развеял.

А он творил из дыма без тоски -
подкинутый с утра песку в тиски
звездою поцелованный окурок...
И опадали чуда лепестки
под шёпот звёзд: "Vivamus sine cura".