Снова цветёт сирень в парках, садах и скверах. Вынужден белый день стать невозможно белым, будто накрыло мир свежее покрывало…
Я из чужих квартир выпорхнуть порывалась, вырваться словно дым в наше родное небо…
С мамой вдвоём сидим, в комнате пахнет хлебом. Тихой рекой течёт наш разговор неспешный. Рядом мурлычет кот - рыжий любимый грешник: рыбину снова спёр, перевернул сметану, вот и урчит с тех пор, хоть превратился в камень.
Нам хорошо, светло и по-родному просто. Чиркая над селом, ветер тепло разносит.
Мы все похожи в доброй ностальгии, чуть что — слезимся, память теребим, и руки мамы тёплые такие, что перед ними дрожь не устоит. Качнутся ветки дымчатой сирени, развеет ветер пар от пухлых сдоб , но сердцу нужен вечный звук свирели и ностальгий берёзовый сироп – ты пьёшь его, не в силах удержаться, ни капли мимо губ не расплескав... Ах, Таня, нас от стрессовых пожаров спасает меланхольная тоска, дожди неуправляемых истерик, не высказанных гордости в лицо... И души наши — сонные тетери – добыча для чарующих ловцов)
*** Куда девать лихую ностальгию, что вновь приходит в неспокойный сон?
Уехать бы на год в далёкий Киев и провести спасительный сезон. Забыть на время горести чужбины, Крещатиком пройтись от сих до сих, почувствовать себя родной, любимой, впихнуть закат в рождённый, тёплый стих.
Ах, Оля, Оля, солнце ярче светит, когда спешишь домой, а дома ждут. Не знаю, что бы отдала за этот желанный путь.
Придётся, ностальгируя, скитаться, не место красит нас в конце концов... Тоска горчит, как лучшее лекарство, напомнив послевкусием винцо. Взлетаешь в облака с гусиным клином и сквозь миры воздушные паришь, а за тобой хвостом взмывает Киев, да за тобой взлетел бы и Париж! Ах, Таня, Таня, Танечка, не важно, где человек находится — не суть... бывает, что с людьми в многоэтажке скучней, чем в Антарктиде где-нибудь. Родной, любимой быть — желать резонно, и что гадать на книге перемен... У счастья нет спасительных сезонов, и жизнь – не воз счастливых мизансцен, но в каждом непростом её моменте добра и зла отмеренная взвесь... а человек — всего-то лишь скелетик, живёт, пока на нём чего-то есть)))
чуть что — слезимся, память теребим,
и руки мамы тёплые такие,
что перед ними дрожь не устоит.
Качнутся ветки дымчатой сирени,
развеет ветер пар от пухлых сдоб ,
но сердцу нужен вечный звук свирели
и ностальгий берёзовый сироп –
ты пьёшь его, не в силах удержаться,
ни капли мимо губ не расплескав...
Ах, Таня, нас от стрессовых пожаров
спасает меланхольная тоска,
дожди неуправляемых истерик,
не высказанных гордости в лицо...
И души наши — сонные тетери –
добыча для чарующих ловцов)
***
Куда девать лихую ностальгию,
что вновь приходит в неспокойный сон?
Уехать бы на год в далёкий Киев
и провести спасительный сезон.
Забыть на время горести чужбины,
Крещатиком пройтись от сих до сих,
почувствовать себя родной, любимой,
впихнуть закат в рождённый, тёплый стих.
Ах, Оля, Оля, солнце ярче светит,
когда спешишь домой, а дома ждут.
Не знаю, что бы отдала за этот
желанный путь.
не место красит нас в конце концов...
Тоска горчит, как лучшее лекарство,
напомнив послевкусием винцо.
Взлетаешь в облака с гусиным клином
и сквозь миры воздушные паришь,
а за тобой хвостом взмывает Киев,
да за тобой взлетел бы и Париж!
Ах, Таня, Таня, Танечка, не важно,
где человек находится — не суть...
бывает, что с людьми в многоэтажке
скучней, чем в Антарктиде где-нибудь.
Родной, любимой быть — желать резонно,
и что гадать на книге перемен...
У счастья нет спасительных сезонов,
и жизнь – не воз счастливых мизансцен,
но в каждом непростом её моменте
добра и зла отмеренная взвесь...
а человек — всего-то лишь скелетик,
живёт, пока на нём чего-то есть)))