Ветер треплет занавеску,
сея мелкий свет апреля.
Я пишу из тьмы имперской –
из последней цитадели,

где античные мотивы
гимн советский заглушает,
где вповалку спят в могилах
русские и англичане.

аты-баты… спят солдаты..

тут недавно мне копатель
под гитару и вино
говорил:
- да всё – говно!
и английское сукно,
и российское сукно –
расползается оно!
Чуть задел лопаткой – швах,
в пыль и прах…
на молоденьких костях.
…….
Лозы кости расправляют:
щёлк и треск коленей, пальцев.
Вечер медью оплавляет
камень белый инкерманский.

Полюбила этот город
злобно, цепко, виновато.
Да, я помню, в давнем споре
ты мне говорил когда-то:

Не подпускай этот город близко:
он превратит тебя в обелиск, и
тут же придут, склонятся низко
люди – никто, ничьи,
и разглядишь, цепенея, сызнова
шрамы на маковках, стигмы отчизны –
закостенелые догмами роднички.
……………….
Ты тогда ведь... несерьёзно?
Жизнь людей течёт привычно,
как довлатовская проза –
чуть грустна, афористична:

у (подъездные) дебаты,
пьянки, встречи, культы кошек.
жить бы так…пусть небогато,
но зато как можно дольше.

Да у моего народа есть традиция такая:
уходить по-русски – строем
в безымянные герои,
в хляби эпохальных строек
или в небо над Синаем.