Жизнь рассыпается и переходит, тлея, в боль, ставшую мучительно привычной. Но, утомившись, не склоняю шею, держась за остов правил и приличий.

Над Тибром пронесется с криком чайка, прорвав насмешкой видимость покоя.

О жизнь моя, я по тебе скучаю, обожествляя в смертном Антиное.
Минувшего прозрачный отпечаток, след стилуса на восковой дощечке — прохладный лик блуждающей печали в моей душе тобой увековечен, прошедшее медово-золотое, воспоминаний вспугнутая стая... Под азиатским солнцем Антиноя далекая, я по тебе скучаю. Тепло и свет, что стали мраком храмов, кровь — жертвенным вином в холодной чаше, плоть облачилась в белоснежный мрамор, незрячий взгляд безмолвных статуй страшен.

Средь асфоделей я блуждаю тенью, манит река мерцанием железным, но если я глотну ее забвенье, исчезнешь ты и следом я исчезну, влекомый вдаль болезненным теченьем и времени неумолимой речью туда, где нет покоя, утешенья, лишь смерти утомительная вечность.