Сколько Лада себя помнила, она всегда пекла что-нибудь вкусное, да необычное, с выдумкой. Соседки в деревне судачили: «А что ей еще делать? Огород не сажает, скотины не держит, ни мужа, ни детей нет – неудачница Ладка». Все так, да не так.

Лада была счастливая. И ее печенья приносили счастье тем, кто их пробовал. Кому большое счастье достанется, кому крохотное – тут заранее не угадаешь. Да и не каждый в это верил. А молва шла, люди приезжали, печенья покупали. Многих Лада сама угощала – всем на радость.

Приезжали к Ладе и за рецептами. Кто для себя, а некоторые для бизнеса – производство счастливого печенья это же золотая жила! Лада всех принимала, слушала внимательно, в глаза смотрела пристально. Бизнес-планов не читала – ни к чему. И рецепты давала, правда, нечасто. Принцип у Лады был: счастливые печенья могут делать только очень счастливые люди. Чтобы не только деньги зарабатывать, а счастьем делиться. Вот и все.

Ах, да! Называться эти печенья должны были всегда одинаково – «Ладушки». Если где встретите такое, не упустите свое счастье.


Все тропинки как тропинки, а эта была особенная – всегда приводила в новое место. За это ее прозвали тропинкой-новинкой. Кто-то ее очень любил, а иные терпеть не могли и без крайней нужны по ней не хаживали. Вот идет дед Макар из своей Сосновки на дальний хутор к сватам – полчаса и на месте. А захочет путь срезать и пойти по новинке – окажется вдруг у сельпо в очереди за папиросами. Чудеса!

Больше всех новинку любили девушки. Поговаривали, что могла она привести к суженому или к новой задушевной подруге. Так что зарастать новинке не давали, и вилась она между деревнями до самого города.

Но в одно лето пропала новинка… То есть стала обыкновенной тропкой, как все. Кто ни брался проверять – всегда приходил в старое место, привычное. Только одна девчушка, Аглая, ходила по новинке как ни в чем не бывало. А потому что не слушала никого и не верила ни взрослым, ни подружкам. Аглая точно знала – новинка есть! Да помалкивала про то, зачем со всей деревней зря спорить?

И новинка была. Уводила Аглаюшку в заветные уголки, в нехоженые перелески, каких ни по карте не найдешь, ни по навигатору. Возвращалась Аглая то с букетом невиданных цветов, то с лукошком кизила, который в нашей полосе отродясь не рос.

А всем говорила, что из города привезла.


Яблоня была старая, и уже много лет яблок не приносила. Ну, почти. Десяток-другой плодов для такого большого дерева разве урожай? Но убирать яблоню хозяева не хотели – жалко. Летняя тень под ней была самая уютная в саду, а в листве всегда чирикали залетные пичуги – красота…

В то лето гостила у хозяев девочка, Светланкой звали. Подружилась она со старой яблоней: каждое утро прибегала к ней поздороваться, покружиться босиком на росистой траве. А дни напролет сидела с книжкой в ее тени или рисовала с натуры незабудки акварельной кисточкой да играла с хозяйской кошкой, которая так и норовила спрятаться среди веток, к птичкам поближе.

Дни летели звонкими бусинами, а к сентябрю стало понятно, что яблок на старой яблоне уродилось видимо-невидимо. Краснобокие, ароматные и ни одного червивого! Хозяева не верили своим глазам, а Светланка обнимала могучий ствол, гладила шершавую теплую кору, прижималась к ней щекой и что-то шептала яблоне, да никто не слышал, о чем.

С тех пор яблоня будто помолодела – каждый второй год одаривала хозяев щедрым урожаем, правда, не всегда без червоточин. А Светланка выросла и выучилась на селекционера – новые сорта яблок выводить. И был у нее свой секрет, от той самой яблони.

Вы уже догадались, что за секрет.


Нашей бабе Марье исполнилось лет сто, а может, и больше. Кому надо, знает точно, нам не надо. И была у бабы Марьи прялка, такая же крепкая и неустанная, как ее хозяйка. По наследству перешла, еще с позапрошлого века. Прялка непростая, заповедная. Пряла на ней Марья в нужный срок: никого в горницу не пускала, еду не принимала, спать не ложилась. Потому что заповедано так.

Где Марья брала кудели для своей прялки – никто не знал. Но нитки она всегда пряла красные – тонкие, ровные и крепкие. Всю ее жизнь так было, даже в войну. Ничего не вязала Марья из этих ниток, просто сматывала в пасмы, клубки да клубочки и убирала в потайное место.

За нитками приходили женщины. Молодые и в возрасте, местные и приезжие – разные. Пускала к себе Марья не всех: кому не положено, даже дверей не откроет, стучи не стучи. Откуда знала, кому открывать? Да просто знала и все. И каждой из них отдавала Марья красные нити, кому длиной в пару метров, кому целую пасмочку вроде мулине, а кому и большой клубок, но это совсем редко.

Уносили женщины красные нити в свою жизнь, и начинала она меняться. Потому что проявлялась в них неизреченная женская сила – умение утешать слабых, оберегать беззащитных, воодушевлять сильных. Дарить всем любовь. А в чем же еще женское предназначение?

С красной нитью ткалась канва жизни. У кого получалось полотно для своей семьи, у кого – для всего рода. А у кого-то для всех нас.

И праправнучка подросла у бабы Марьи, Марьюшкой величать.