Трезвая мысль, которая пробуждает прозаика Голикова -
об алкоголе.
Лижет луна в его красную физиономию или же солнце дразнится –
ему без разницы.
Голиков стонет, пропуская протяжное «Мммм…» сквозь сухие губы,
ругается грубо,
просит жену, буфетчицу Галю, срочно подать бутылку портвейна –
для вдохновенья.
После клянётся в момент протрезветь и продолжить писать свою повесть
про чью-то советь,
чтобы на следующий год не опозорить жену и детей и (раз это нужно им) -
стать заслуженным.
В ответ не услышав сочувствия, прозаик со взглядом больным и унылым,
достаёт туалетное мыло,
кино-мато-графично идёт на балкон и пилит верёвку ножом перочинным,
ну, прям - Аль Пачино.
Да, он, безусловно, как лучший Аль давно получил бы отлитую статую Оскара
в своём С(т)ранногорске,
но эту награду неделю назад вручил губернатор поэту Державину -
за преданность жанру.
Галя от гнева или от страха звонит свекрови, подруге Зине и обязательно -
в Союз писателей.
Но, вспомнив о том, что она – про(с)то-тип героини повести Музы Головкиной,
бежит к золовке
за самогонкой - её, как ни странно, поэт Державин не смог прикончить -
подводят почки.
Рядом, в соседнем доме, сидит голодный, семь дней не бритый
похмельный критик.
Ему бы выпить, но он не может - его до боли обида гложет
и зависть тоже.
В груди перцовкой горит желанье: найти бумагу, очки и ручку, чтоб местных гениев
предать гиене.

А где-то близко, да тут - за домом, стоит как идол неделю ровно среди киосков
отлитый в гипсе - забытый Оскар.