Стеклянистый, в точке насыщения, воздух полночи тяжел, но чист,
и объемно, на три измерения, зимние узоры разрослись.
Выдох. Это облачко осипшее лезвиями белыми врасплох рассечется,
захрустит, рассыплется. Хриплый скрежет острых граней. Вдох.
Лампа, как по проволоке циркачка, забредя в засахаренный парк,
покачнется, набекрень сдвигая черный конус – шутовской колпак.
В инее, светящемся по контуру, легкой кроны сумеречный кров.
Воздух в искрах - нащипать бы корпию. Поздно. Я здоров.
Желоба, сосульками бренчащие, рваный цинк, толченая слюда, -
где она затеряна, случайная, городская, слабая звезда?
Луч в пустотах темноты померкнет, как мороз, прошить их не сумев
(аспидная ночь - и росчерк медленный, в судорожных пальцах - ломкий мел).
Тает снег во рту, и в нем проснулись запахи - степная пыль, дожди
(линии упруго изогнулись, выходя из плоскости доски).
…Ночь моя, простимся по-хорошему. Оглянусь - и дерево тогда -
всплеск едва намеченных, искрошенных белых трещин в черной глыбе льда.