Стихи горели. Корчилась бумага, освобождая звуки. Горьким дымом пропитана земля на дне оврага, где мы с тобой. Одни. Скользили мимо недели, города и пешеходы. Небесные стрельцы чинили луки. В созвездиях сплетались рыбьи хорды, над жаркими стихами – наши руки. Остывшим пеплом – чьи-то хаты с краю летели за лощины.
Помнил каждый, что рукописи, дескать, не сгорают, но их теплом согрелись мы однажды.
Иногда думаешь - для чего все это надо? В печку - хоть какая-то польза)
Согрел твои худые руки.
Ты удивлялась: «Что за чушь?»
А в комнате летали звуки.
Уселся в кресло Николай
С его характером несносным,
С каким-то выраженьем постным
И с резким кашлем (словно лай).
«Еще хотя бы пять частей,
Она еще дрожит от горя».
И выдал классик для гостей
Чем мог прославиться бы вскоре.
Махнул рукой, взглянул в окно
И, неподвижно застывая,
Шепнул: «Я замерзаю, но
Она останется живая».
С тех пор мы думаем: когда
С небес сожженный мною Чацкий
Вернется книгой номер два,
И эти души, эти части?
Да и ты не хуже, собственно)))
Спасибо!
Спасибо, Дима)