Смотрит угрюмо на отражение в луже,
Закрывшись от ветра воротником пальто.
Кивает мне: ну, садись напротив, сиди и слушай,
Такого тебе не расскажет уже никто.
…А я, говорит, её помню ещё девчонкой,
Розовощёкой, в веночке из васильков,
Известною вольным нравом да песней звонкой,
Первой в округе красавицей тех веков…
Бывало, её разбивали и на осколки,
Как в лютую зиму неосторожно кусочек льда.
И этих… Ох, набежало – не помню, сколько,
А вроде бы, всех их пересчитал тогда.
Копьё не ржавело, помню, и латы тоже.
С драконьей злостью летели сюда… А она одна.
Правда, кажется, крепче была… Ну, моложе,
Ясно… Да и я был не такой уж старый в те времена.
А впрочем… Сколько бы ни звучало многоголосиц,
Нравились ей всё больше песни труда,
А не войны… Я, конечно, недаром Победоносец,
Вот только победы простыми не были никогда…
Ладно, что плакаться! Может, не без изъяна
Выпала ей судьба… Но зачем обращать вниманье на ерунду.
(Вам, говорю, хорошо: вы, похоже, пьяный,
А я вот замёрзла. Давайте-ка я пойду).
Да подожди, говорит. Посмотри, вот штука –
И достаёт из-за пазухи крошечный дом в снегу…
Там, внутри, говорит, моё сердце стучится глухо,
Вот это я так старательно берегу.
Простая избушка русская, окошки и крыша в снежинках-звёздах…
Он вздыхает, бредёт на небо… И ветер собакой бежит за ним.
Беззвучно шуршит под его ногами осенний воздух.
Над фетровой шляпой плывёт чуть заметный нимб.