Выключаю окна и леплю пельмени. Станиславский прав был, со своим "не верю". Я не верю людям, создающим правду — но дают феерию, в шаге — через рампу.
Гнутся и стенают хлипкие подмостки. У актёров крепнут роговы отростки. Шерстенеют уши, клацают копыта. И сбежать нет мочи — все пути закрыты.
Раз финал оплачен, нам хотя б антрактик — накидаться встельку и махнуть в антарктик- у, как тут красиво! Без спектаклей бесьих. Но... звонок. И шёпот: "Дальше интересней!"
Акт второй — финальный? Рукоплещут массы! Доигрались черти до иконостаса. Боже, да очнитесь! Глазные — прозрейте: верховодят в пьесе, в прессе, в жизни черти.
""" Прячусь, как умею. Страшно. Божья матерь! И варю пельмени, застилаю скатерть. Налепила столько, что на зиму хватит.