Снег собьёт последнюю бабочку с озябшей ладони осени, и станет пусто. Осень умрёт под боком моей деревни, сжимая в горсти цветок лапчатки, и в живых останется только ветер, - вот о чём думал я, разводя костёр у вечерней дороги.
Ко мне подсел человек с гитарой. Просто пришёл и сел, не сказав мне ни слова. В старой куртке, в изорванных башмаках. Седеющая борода, колодцы сияющих чернотою глаз и сосновая хвоинка в длинных волосах, разбросанных по узким плечам.
Что же делает он в этой глухомани? Может быть, он тоже, как и я, ищет светлое воспоминание, потерянное в бурьяне прошлого? Оно уже не блестит, не отражает лучей надежды - его разъели слёзы, те самые, что даже зеркало юности превращают в заржавленную жестянку.
Мы глядим на огонь и молчим. Мы оба постигли печальную истину: что люди говорят о том, чего не знают. А если бы узнали - онемели бы от ужаса и стыда.
Наши губы сжаты - они боятся выпустить на волю боль, эту странную субстанцию, остающуюся человеку, после того как мир отнял у него всё, чем небо одарило ребёнка.
Мы молчим. Над нами угасает день, Между нами - костёр, один на двоих.
Это был мой огонь, теперь он наш общий. Мы не делим его, мы его любим, а значит, любим друг друга.
Но мы не просто молчим - мы беседуем, не размыкая губ, сохраняя в неприкосновенности океан боли, среди которого затерялся островок радости. Мы беседуем, позволяя мыслям вылетать из темноты и летучими мышами пронзать тишину, придавая немного движения и высоты нашим одиночествам, слившимся в один осенний вечер.
Наверное, так и должны общаться незнакомцы, или старые друзья или те, кто глядит в один и тот же огонь.
«Сегодня не слышно музыки», - молчит он.
«Ты прав, ни единого слова», - безмолвствую я.
«Моя гитара что-то не в духе».
«Моё перо затупилось. Пожалуй, я его выброшу».
«Прочитал бы ты мне что-нибудь красивое, чтобы в сердце вошла тёплая грусть».
«А помнишь ли песню, в которую спряталась твоя молодая радость?»
«К сожалению, я не поэт, но, помню, встретил как-то одно стихотворение, так вот, там не было ни одной рифмы, зато каждая строчка оканчивалась неожиданным вздохом любви».
«Да, наверное, хорошо быть музыкантом! Однажды, когда я слушал соловья, небо засверкало моими слезами, и вдруг я понял, что, когда душа остаётся один на один с вечностью, из глаз её льются песни».
«А когда она возвращается на землю, её слова сочатся остывающим светом».
Вот о чём молчали наши уста, в то время как сердца говорили и никак не могли натешиться переплетением голосов.
Пришла ночь и тоже села у костра. Просто пришла и села. И взор её погрузился в огонь. Мы покосились на неё и ничего ей не сказали.
И вдруг наши глаза встретились, его сияющие чернотою колодцы, в которых трепетала музыка, и мои бесцветные лужицы, полные горячих звёзд.
Спасибо за замечание. Я тоже хотел написать "насладиться", но выбрал "натешиться", так как оно из серии "наглядеться", "наговориться", то есть напитаться до полной сытости. А "насладиться" всё же не из этой серии, вот я и боялся, как бы не вышло недопонимание, что ли...