Сердце моё, я знаю,
почему ты так громко топаешь
по рассохшимся доскам моего ветхого храма,
где нет ничего, кроме лестниц,
галерей, коридоров и мышиных закутков.
Ты ищешь мгновения,
которые падали на тебя когда-то
золотыми снежинками.
Они заморозят твою боль,
они подсластят твою горечь.

Желаю тебе найти запылённые кусочки недоеденной радости
в кладовой, где хранятся призраки одряхлевших наслаждений.

Но поверь мне, сердце,
твои страдания не испарятся
лужами на равнодушной дороге,
твои песни не посыплются с неба сахарной пудрой,
твои вздохи не станут гимном счастливой глупости.
Ты не сотрёшь со стен моего храма
копоти прошлых бессонниц.

Кому, как не тебе, моё хлопотливое сердце,
знать, что ничто родившееся не исчезает?
Всё - будь то вещь, человек или мысль -
оставляет после себя если не эпитафию,
то хотя бы царапину на коже терпеливого Бога,
что пытается приласкать дикую кошку вселенной.

Чем же ты лучше Творца, моё сердце?
Если страдает он,
откуда взять тебе счастья?
Если он истекает кровью,
тебе ещё повезло,
что из тебя сочатся только слёзы.
Быть может, напрасно ты ищешь бальзам,
мазь от тоски и боли,
пластырь от одиночества?

Не по зубам тебе сухари прогорклых восторгов.
И что из того, что в душе моей много разных улыбок?
Они рассыпаются в прах,
как только коснётся их луч справедливого солнца.
Они пугливы, как ослепшие дети.

Неужели ты так и не поняло,
что раны твои неисцелимы?
Терпи их, сердце моё, и жди:
либо мотыльки счастья слетятся на их мерцание,
либо ангелы забвения.
Не эти ли язвы мудрец назвал поцелуями Бога?
Приглядись к ним: они так похожи на губы,
готовые разомкнуться навстречу любви.