Над озером туман белёсым покрывалом…
Пастушьего кнута щелчки издалека…
Спала я до зари. А Тома убежала
по утренней росе на дойку молока.

Проснулась. Дом пустой. Два веника на кухне.
Нож с вилкой на столе и хлеб под рушником.
Оделась. Вышла в сад. В саду цветы пожухли:
хоть август – днём жара и сохнет всё кругом…

Моя сестра живёт в деревне, в старом доме,
а тётка умерла, осиротив жильё…
Общались редко, и – я тётку плохо помню.
Но с Томкой мы родня. В гостях я у неё.

Над озером туман. А за туманом фермы.
Отправилась туда – взглянуть на скотный двор.
И к ближней подходя, вдруг услыхала пенье,
как пошленький мотив выводит женский хор.

Открыла дверь, вошла… Слегка навозом тянет,
и тёплым молоком, и, странно, но – борщом…
На каменном полу стоят четыре фляги.
В углу лопаты, лом и что-то там ещё...

Доярки, все в соку, все, как одна, в халатах,
поют о той любви, что в восемнадцать лет.
А чавкающий такт доильных аппаратов,
мычание коров – их словно просто нет.

Им всем – под пятьдесят. Но как они выводят
слова о той любви, когда отброшен стыд!
Поют от всей души… как будто хороводят.
Я слушаю. Смотрю. И в горле ком стоит.

Деревня велика… Но в основном всё бабы.
Работают в полях, на фермах, в мастерских…
И платят хорошо… дороги не в ухабах…
А молодёжи нет. Есть с водкой мужики.

И вот они поют – четыре бабы зрелых.
Им вместе здесь – легко, а дома жизнь – тоска.
И Томка среди них… и тоже так умело,
задорно так поёт про "милого дружка".
…

Прошло лет пять уже. Но хор я этот помню,
туман, зарю в росе, тот запах, в горле ком,
ту искренность души, которой нет огромней,
тех женщин с песней их… И фляги с молоком.