Сорок лет не прогулка, Ричард,
Если предан страстям и винам...
Ты, конечно, не старый хрыч, но,
В каждом сердце, пусть даже львином,
Неизбежно гнездятся мысли
Об усталости и покое,
О гуманности, компромиссе...
Смысл жизни и все такое...
Ты стоишь на горе, где зелень
Вянет грудью дамасской шлюхи...
Как неделю назад глазели
Твои пленные мамелюки
На нее... И был тесен ворот
На изодранной галабийе...
Так теперь ты глядишь на город.
Близок локоть. Но... "Не убий", и...
Да. И девять других, похоже,
Ты не жаловал в жизни прежней...
А теперь ощущаешь кожей...
Сердцем тоже, но все же реже.
К поединку порой готовясь,
Сарацинку ль валя на ложе...
Что за притча? Неужто совесть?
Сердцем реже... Но сердцем тоже.
И раскинувшись на покрове
Из садов, как к лицу невесте,
Город знает, что реки крови -
Это то, чем король известен...
И заламывать поздно руки,
И бежать бесполезно, впрочем...
Но уже возникают звуки
В бесноватых губах пророчьих
На горе, где зачахла зелень,
Словно грудь у дамасской бляди...
Он шевелится еле-еле,
Но пророчит, что ни в осаде,
Ни при штурме не будет счастья,
Что мечу нынче место в ножнах,
Что не стоит сейчас стучаться
Во врата... И, покуда можно,
Уходить подобру-здорову,
Не гневить ни Христа, ни Деву,
А не то список бед Иову,
То есть Ричарду, ни пределов,
Ни пощады иметь не будет,
Ни краев, ни границ, ни срока...
Королям, как и прочим людям,
Тоже страшно и одиноко.
Даже больше, чем прочим, впрочем.
Сколько трупов лежит полями...
Словно там не отец, а отчим
В неба сини над королями...
"Что же, город... Я прибыл. Вот я..."
И осекся король внезапно,
И рванул на себя поводья,
Поворачивая на запад...