...Был Юзефович. Мы выпили водки, и
поговорили о положении дел на фронте.
Рядом кухарка Катрин щебетала: "Voui, voui..."
Строила глазки и эдакую "ах, не троньте".
Я задолжал ей за шесть недель. Пора
либо прогнать, либо шарить по старым цацкам.
Франки закончились. Видимо, не вчера.
Мысли остались. И сердце осталось в Царском.
Ежели верить газетам, Корнилов скис.
Американцы Парижа в большом восторге.
"Маркс совершил величайшую из конкист.
Солнце коммуны встает на седом Востоке".
Их жизнерадостность может сравниться лишь
с их же наивностью, свойственной идиотам.
Всех, словно мух, летним медом манит Париж.
Здесь безнаказанно можно за табльдотом
пословоблудить о Гегеле и Руссо,
зря проживая тяжелый отцовский доллар...
Мы же, подранки, цедя по утрам рассол,
жалки, как дети, оторванные от подола.
...Гарин приехал с неделю... Пиджак и трость,
взгляд обожженный, как только что из горнила.
"Бунт беспощаден. Какие Советы? Брось.
Это потоп. Катастрофа. Какой Корнилов? "
Гарин не знает, что, сколько ни убегай,
все это бег по кругу, и круг порочен.
И никакие волшебницы с пляс Пигаль
не помогают сделать его короче.
Как ты поклоны ни бей или ни постись,
рай был провален, как в думском театре роли.
Вот Юзефович придет, принесет pastis,
и ухмыльнется: "Parole, мой друг, parole".