А что Москва? Она всегда Москва. Бывает, овевает ветерочком, Бывает, нападет из-за угла И больно бьет по печени и почкам, Бывает, улыбается, бежит С тобою вместе по Большой Никитской, Где от мороза деревца свежи И по подвалам прятаются киски, Возносится белейшим журавлем И падает ведром на дно колодца. И остается снегом и дождем, На языке и пальцах остается.
Красива, притягательна Москва, А вот в деревне Малые Баклуши Сельпо имело прибыль от бабушей. Мужчины здесь, ходящие едва От бесконечных праздничных застолий, Теперь, как Муки, носятся на воле, И в клин собравшись, тронулись на юг, Туда, где клад нашёл хвалённый Мук. Но дед Макар, курлыча и ликуя, На север клин весёлый развернул: – Сперва в Москву слетаем на Тверскую, Нельзя же игнорировать страну.
А что Москва, чего в нее лететь? Вот почитай что Саша дует в уши. Небесный посылать кордебалет С названием «Баклушины бабуши?» Нацелены ракетные войска На пьяных нарушителей границы. Ведь что Москва? Она всегда Москва, Слезам она не верит, озорница. Мне дед Макара, правда, очень жаль, Пускай он от портвейна ало-розов. Макар, как на Тверскую магистраль Присесть, узнай у мудрых Дед Морозов.
А что в Москве? Я не был в ней сто лет… Какие в ваших банках котировки? Что лучше - взять с собою пистолет? Иль можно обойтись и монтировкой? Ведь я в Москве не знаю не шиша! Ну, окромя звезды на Спасской башне… И буду колобродить, не спеша, По мостовой, как грач по свежей пашне. А что ловить в Москве немосквичу? Ну, посмотрю опять на Кремль древний - И в тот же день обратно укачу В свою неповторимую деревню.
А что в Москве? – промолвил патриарх, Который не бывал сто лет в столице, Он позвонил в ближайший таксопарк И заказал такси повеселиться. Сто лет назад на этом вот углу Он встретил молодую московитку И в этом доме нежно на полу Ее любил и ей дарил открытку. «Теперь такую вряд ли мне поймать», - Подумал, оглядев себя в витрине, И монтировкой стал крушить-ломать Все то, что от него осталось ныне. Он бил со зла музеи и кино, Театры, стадионы, вернисажи. Он уезжал... Москва… останки… Но Осталось раскурочить Эрмитажи.
А что Кирилл - он разве не в Москве? К тому же не похож он на гориллу. Да, он - мужик! А в прочем бесовстве Напрасно обвиняешь ты Кирилла. Когда б имел копыта он с хвостом И пастью, как у злого крокодила – Крушил бы он не фомкой, а крестом, Ну, может, в крайнем случае – кадилом. Пора бы знать тебе, как москвичу, Где проживает господин Гундяев. И без него, сказать тебе хочу, Полно на белом свете негодяев!
А что Москва? Повымирали Клавы, поразмножались Клаудии в ней, расширились армянские анклавы, пристроились провинции извне. Бывает, по-булгаковски, в проулках масштабно начинается роман, а на Большой Никитской, хоть аукай, сигналит пробко-дымный караван. И нечем подышать подвальным кискам, как росписью зимы подвальных стен, и остаётся слизывать записки на языке, на лапах и хвосте) L&L
А что Москва? Идет экскурсионный Автобус по булгаковским местам В Торгсине продавец торгует сонный. Он все забыл. Он «Мастера…» читал Пятнадцать лет назад без интереса. И вот сейчас китайский узкий взгляд Мотором магазинного процесса Скупает ветчину и мармелад. Туристов ждут автобусы лихие, Москва легла по обе стороны. А кошки бродят вдоль Москвы-реки и Записки раздают, кому должны.
Кому должны - они всегда прощают, кто должен им - тот должен на века. Ты рассуждаешь, Юра, как мещанин, немного не дожив до старика. Что кошки? Они жили, есть и будут, пусть даже пересохнет всё вокруг... А ты вот) Московитейшее чудо, точнее - мозговитое, мой друг) L&L
День к закату близится улиткой, Над Москвою раздается вой. Счетовод страдает щитовидкой, Счетовод страдает головой. Седина на счетоводских бачках, Снег в Замоскворечье наповал, Балерины в неуклюжих пачках В голове заводят карнавал. Счетовод плывет, как пароходик, Мимо бело-пенных берегов, И черту неровную подводит, И под нею пишет: Итого. Избранная кошка вдаль уносит Этот ей доверенный баланс. В дымной пробке мило пудрит носик Яркая машина «Амбуланс».
В полумраке скупо-звёздном будто спиритизмом маялась луна, славословием в белоснежных уток метил старообрядец Силуян. Завершив почти священнодейство, он одел фланелевый колпак - в нём уютно, как в счастливом детстве, перед сном желать себе всех благ. Но в окне мелькнула рыжим чудом, вырвав удивление из глаз - избранная кошка, свято чуя тайно им подсчитанный баланс. Не успел присесть на край дивана, свечи бледнотелые задув, как она вошла к нему в нирвану, требуя положенную мзду. Каждый месяц, до двадцатых чисел Силуян поклялся на колпак - ей отвесить пуд телячьих чипсов и конгарь - тунца и балыка. Как слепых кутят, в Замоскворечье в жёсткой пасти бережно несёт - книгу его дней небезупречных в переплёте русского Басё. На ветвях болтаются пуанты, веселее люди смотрят в сквер... Счетоводы - лечат свои гланды дозами субтильности в Москве. Гололёдно тычутся друг к другу табуны железных скакунов. Силуян отдал баланс упругий и уснул с конфеткой "Коркуновъ") L&L
А что Москва? Воистину - спешащая и тянущая за руку. Дворовая. Притихшая, печальная, галдящая - на вкус и цвет. Рогожная, ковровая. И где-то проживает чей-то родственник, которому везут кульки с приветами. И чувствуешь, что ты - московский собственник - с вопросами и чувствами. Ответными)))
А что Москва? Все едут, едут, едут. Конечно, здесь работы завались, Балеты, галереи, ортопеды, Карьерный рост и половая жисть Здесь портят всех квартирные вопросы И губят ипотечные долги. И снег - самоубийцей под колеса, И вкусная начинка - в пироги. И все спешат хозяево-гостями, Автобусы раздуты, как арбуз, Выплевывают косточки горстями, А мякотью подкармливают муз.
А вот в деревне Малые Баклуши
Сельпо имело прибыль от бабушей.
Мужчины здесь, ходящие едва
От бесконечных праздничных застолий,
Теперь, как Муки, носятся на воле,
И в клин собравшись, тронулись на юг,
Туда, где клад нашёл хвалённый Мук.
Но дед Макар, курлыча и ликуя,
На север клин весёлый развернул:
– Сперва в Москву слетаем на Тверскую,
Нельзя же игнорировать страну.
Вот почитай что Саша дует в уши.
Небесный посылать кордебалет
С названием «Баклушины бабуши?»
Нацелены ракетные войска
На пьяных нарушителей границы.
Ведь что Москва? Она всегда Москва,
Слезам она не верит, озорница.
Мне дед Макара, правда, очень жаль,
Пускай он от портвейна ало-розов.
Макар, как на Тверскую магистраль
Присесть, узнай у мудрых Дед Морозов.
Какие в ваших банках котировки?
Что лучше - взять с собою пистолет?
Иль можно обойтись и монтировкой?
Ведь я в Москве не знаю не шиша!
Ну, окромя звезды на Спасской башне…
И буду колобродить, не спеша,
По мостовой, как грач по свежей пашне.
А что ловить в Москве немосквичу?
Ну, посмотрю опять на Кремль древний -
И в тот же день обратно укачу
В свою неповторимую деревню.
Который не бывал сто лет в столице,
Он позвонил в ближайший таксопарк
И заказал такси повеселиться.
Сто лет назад на этом вот углу
Он встретил молодую московитку
И в этом доме нежно на полу
Ее любил и ей дарил открытку.
«Теперь такую вряд ли мне поймать», -
Подумал, оглядев себя в витрине,
И монтировкой стал крушить-ломать
Все то, что от него осталось ныне.
Он бил со зла музеи и кино,
Театры, стадионы, вернисажи.
Он уезжал... Москва… останки… Но
Осталось раскурочить Эрмитажи.
А что Кирилл - он разве не в Москве?
К тому же не похож он на гориллу.
Да, он - мужик! А в прочем бесовстве
Напрасно обвиняешь ты Кирилла.
Когда б имел копыта он с хвостом
И пастью, как у злого крокодила –
Крушил бы он не фомкой, а крестом,
Ну, может, в крайнем случае – кадилом.
Пора бы знать тебе, как москвичу,
Где проживает господин Гундяев.
И без него, сказать тебе хочу,
Полно на белом свете негодяев!
А что Москва? Повымирали Клавы,
поразмножались Клаудии в ней,
расширились армянские анклавы,
пристроились провинции извне.
Бывает, по-булгаковски, в проулках
масштабно начинается роман,
а на Большой Никитской, хоть аукай,
сигналит пробко-дымный караван.
И нечем подышать подвальным кискам,
как росписью зимы подвальных стен,
и остаётся слизывать записки
на языке, на лапах и хвосте)
L&L
Автобус по булгаковским местам
В Торгсине продавец торгует сонный.
Он все забыл. Он «Мастера…» читал
Пятнадцать лет назад без интереса.
И вот сейчас китайский узкий взгляд
Мотором магазинного процесса
Скупает ветчину и мармелад.
Туристов ждут автобусы лихие,
Москва легла по обе стороны.
А кошки бродят вдоль Москвы-реки и
Записки раздают, кому должны.
кто должен им - тот должен на века.
Ты рассуждаешь, Юра, как мещанин,
немного не дожив до старика.
Что кошки? Они жили, есть и будут,
пусть даже пересохнет всё вокруг...
А ты вот) Московитейшее чудо,
точнее - мозговитое, мой друг)
L&L
День к закату близится улиткой,
Над Москвою раздается вой.
Счетовод страдает щитовидкой,
Счетовод страдает головой.
Седина на счетоводских бачках,
Снег в Замоскворечье наповал,
Балерины в неуклюжих пачках
В голове заводят карнавал.
Счетовод плывет, как пароходик,
Мимо бело-пенных берегов,
И черту неровную подводит,
И под нею пишет: Итого.
Избранная кошка вдаль уносит
Этот ей доверенный баланс.
В дымной пробке мило пудрит носик
Яркая машина «Амбуланс».
спиритизмом маялась луна,
славословием в белоснежных уток
метил старообрядец Силуян.
Завершив почти священнодейство,
он одел фланелевый колпак -
в нём уютно, как в счастливом детстве,
перед сном желать себе всех благ.
Но в окне мелькнула рыжим чудом,
вырвав удивление из глаз -
избранная кошка, свято чуя
тайно им подсчитанный баланс.
Не успел присесть на край дивана,
свечи бледнотелые задув,
как она вошла к нему в нирвану,
требуя положенную мзду.
Каждый месяц, до двадцатых чисел
Силуян поклялся на колпак -
ей отвесить пуд телячьих чипсов
и конгарь - тунца и балыка.
Как слепых кутят, в Замоскворечье
в жёсткой пасти бережно несёт -
книгу его дней небезупречных
в переплёте русского Басё.
На ветвях болтаются пуанты,
веселее люди смотрят в сквер...
Счетоводы - лечат свои гланды
дозами субтильности в Москве.
Гололёдно тычутся друг к другу
табуны железных скакунов.
Силуян отдал баланс упругий
и уснул с конфеткой "Коркуновъ")
L&L
и тянущая за руку.
Дворовая.
Притихшая, печальная, галдящая -
на вкус и цвет.
Рогожная, ковровая.
И где-то проживает чей-то родственник,
которому везут кульки с приветами.
И чувствуешь, что ты - московский собственник -
с вопросами и чувствами.
Ответными)))
Конечно, здесь работы завались,
Балеты, галереи, ортопеды,
Карьерный рост и половая жисть
Здесь портят всех квартирные вопросы
И губят ипотечные долги.
И снег - самоубийцей под колеса,
И вкусная начинка - в пироги.
И все спешат хозяево-гостями,
Автобусы раздуты, как арбуз,
Выплевывают косточки горстями,
А мякотью подкармливают муз.