Я помню, как папа шутил,
Мой папа Михал Борисыч,
Как гости лежали от смеха,
А папа печально и добро
Смотрел на темневшее небо
И весело так шутил.
А если мы были одни,
Сидел, глубоко вздыхая,
И ждал, потому что знал:
Осталось совсем немного
Шутить, веселить и смеяться.
Когда мы по улице шли,
Зимой или даже летом,
Кулак мой в его руке
Плотно сидел, как в перчатке,
И он до сих пор там сидит
И греется папиным смехом
И папиной добротой,
Прошло много лет, и сейчас,
Когда моя старая мама.
Пытается вспомнить папу
И говорит про меня:
«Весь в Мишу», или, порой,
«Весь в Борю»,
Я думаю: «Да, в него,
Но без его доброты».
Мой юмор бывает смешон,
Но слишком, пожалуй, циничен,
С издевкой, хотя и смешно.
Бывает, все валятся с ног,
Летают от смеха, как птицы.
Но нет доброты, увы,
И надо спросить отца,
Как жить. И понять до конца.
Но я опоздал лет на тридцать.