«Парижа не будет. В Париж я не верю».
Т. Смирновская
Париж http:
//litset.ru/publ/16-1-0-21920 Парижей по горло. Повсюду парижи.
У каждого свой. И у каждого разный.
Все едут и едут на головы крыши
Монмартра, и всюду поток ярко-красный.
Хожу по парижам мадам препочтенных,
Бегу по парижам веселых детишек,
Гляжу на девиц, покупаю печенье,
И всюду парижи, парижи, парижи.
Но в каждом из этих отдельных парижей
Сидят на пороге распахнутых лавок,
Сидят в окруженье иголок, булавок
И меряют взглядами лица прохожих,
Фигуры, костюмы портные - похоже,
Те самые, сшившие Дрейфусу дело
(И где тот Золя и его децибелы?)
И ждущие новой работы портные,
Живущие в каждом отдельном париже.
Вам Дрейфуса мало, скажите, родные?
Нет, видеть я вас не хочу и не вижу.
А мне и в деревне всё нравится вроде…
Что может быть в жизни роднее и ближе,
Чем речка, костёр и шашлык на природе!
Пускай отдыхает в Париже Юдашкин,
А я под берёзкой устрою лежанку
Для Машки, Наташки, а может быть Дашки -
Пусть сдохнут от зависти все парижанки!
В деревне удить чуть не целое лето.
И правда, чего в городишке на Сене
Я выловлю, кроме Мари, в воскресенье.
А ты вот все тянешь к себе на лежанку
Наташку и Машку, а может быть, Жанку.
А может быть (странная фраза), и Дашку
И там с самогоном подносишь ей чашку.
Подносишь на блюде вареную куру,
И Дашка за это зовет тебя «гуру».
А что это значит, в твоей деревушке
Народ даст ответ после выпитой кружки.
и ежусь от ветра - опять без перчаток.
И слева, и справа - пекины, пекины,
обители уточек и китайчаток.
Рассыпаны звуки картонками лего,
в клювах аистиных - кричащие свёртки.
И слева, и справа - бескрайнее небо,
и даже внизу - вот такой перевёртыш.
Китайские шапочки - как пирамиды,
остры на язык. И мудры, словно цаи.
И слева, и справа гроздями - либиды
на белых пекинских воздержанных сваях.
Представляю тебя меж Огюстом, Анри и Альбером -
Рву границы французские, больно дерусь с офицером.
Но капрал Шампиньон не впускает меня в Вив ля Франс.
Я впадаю, как в Волгу Ока, в мелодический транс.
У меня в голове сплелся лютиков желтый веночек,
И тюльпаны цветут среди разных садовых и прочих.
Люто воет альпийский медведь над трясущимся мэром.
Как мне быть, если ты меж Огюстом, Анри и Альбером?
Это я не снесу. Ну еще одного бы Огюста
Я бы снес, так и быть, что б ему, подлецу, было пусто.
Но Альбер, от которого тихо балдеет любая!
Но Анри, взгляд которого мигом ходьбу подрубает
Самых ярких, лиричных и нежных красавиц Лиона!
Эти – нет. Лучше радостно лечь под иглу патефона.
Дальше музыка только, простая такая мелодия…
Между прочим, в Финляндии ночи такие холодные.
Жуть приятно - рассмотреть поближе
авеню Борисовских парижей.
Ничего не помню в жизни краше
прочной длинной Эйфелевой башни.
Марсов холм устал от вечной давки,
всё течёт в распахнутые лавки:
франки, сантименты и туристы
на фуникулёре так игристы,
"no commission" за неудобство
чувствовать la tour - предельно остро))
L&L
Чтоб в этой давке раз-два-три и в дамки,
Кому-то ночью встретить мушкетера
Почувствовать la tour или la torre.
Кому зайти в бистро за круассаном
И скушать с парижанином Хасаном,
И русского туриста из отеля
Случайно повстречать в своей постели.
Но мы не будем о том забывать:
Пела она «Парижскую» ораторию Бахова,
После которой – только в кровать.
Столько требовала она усилий,
Эта оратория от певца,
Что он становился практически синий -
Это телом, и зеленым – с лица.
Даже казаки, входящие в Париж, и те
Свистели этот лихой мотив,
Да и драгуны кричали: «А мы что, рыжие?»
И так запевали, как будто взрыв.
А Наполеончику было горестно,
Ни музыканта не было, ни везения.
Понял он: «Надо мотать» и долго по лесу
С остатком отрядов скрывался от гения.
Вот так Бахов своей бездонной музыкой
Прогнал врага, и все хорошо.
Наполеон с душевными муками
И поднятыми руками сдаваться пошел.
Це ж мне не песня по сердцу, а свист...
-При чём здесь Бонапарт, скажи на милость?,
промямлил полушёпотом таксист,
-Мари Жозефа - по нему не мылась!
Растила чудо-розы в Мальмезоне,
губастых кенгуру кормила с рук,
кузнечиков щипали на газоне
большие эму, лопая игру.
А ты опять про Бахова, про ноты,
Оннегер - пьян, а негр - пёс в фойе,
Всех предали - "Гавони и Коконте",
поющие под шведский трафарет.
Где рыжие французские драгуны
Луару с Сеной вспять просили течь,
магометяне гладят ночью луны
и вожделенно смотрят на мечеть.
Когда испанка существует немкой
и на английском выражает нрав?
- Ты можешь до хребта знать человека
и быть... неправ.)
L&L
Но не пойму – там соловьи ли, зяблики.
Летят над Лувром, прямо свистом вниз,
Те птички, как воздушные кораблики.
Как честен свист, который здесь в чести,
Я слышу, как влюбленные беседуют.
Он говорит: «Жанетта, не свисти»,
Она в ответ: «Луи, не спи с соседкою».
Парижский свист, парижские дела,
Никто не любит в мире, как француженки,
Свистят пичужки, бьют колокола,
На ихних шейках разглядев жемчужинки.
дующим ветром пронзительным в губки Софи.
Это парижский свист и парижский стон,
это фонтан, взорвавший цветной графин.
В финской компании руки ему пожмут
за элемент, умноживший клубы-фан.
Щёки Софи, познавшие алый жгут,
будут колибри в калибре Йонас порхать,
трогать нектар, невидимо биться о
каменный Лувр - крыльями, чаще пчёл.
В мире - никто не видит его лицо,
и никому не видно - её плечо.
Только соседи изредка слышат звук,
когда замирают у двери на лестничной клетке.
Он говорит: "Жанетт, меня мучает зуд..."
Она заязвит в ответ: "Не балуй с нимфеткой!"
L&L
Поднимает бузу в Скандинавии.
Говорит, что в Париже бесправие,
И народ – кто идет с молотком,
Кто с косой, кто с электронапильником
Направляется женщин спасать,
А французов за горло кусать
Под аккомпанемент подзатыльников.
А в Париже мужчины чешутся,
Потому что соседки вокруг.
Так посмотришь – захочется вешаться
И чесаться всей пластикой рук.
Чье бесправие? Где бесправие?
Мистер Гендер стоит и молчит.
Не в Саудовскую Аравию ли
Нам поехать. Мы женский щит!
да вот нюанс: чачван ей жмёт мозги.
О, как же спрятать рот её коралловый,
завесить фараджой её соски?
Не спутать маскулинности с феминностью,
попрятав волны в скользкий нефтемрак.
Казнят ещё - её с её невинностью
и вывезут куда-нибудь в овраг.
Да, ну их нах... Они ни с кем не ладили,
междусобой - стандарт кровавых дней.
Она махнёт в свободную Голландию
на мощной аэробусной метле.
Пока в Париже чешутся и лечатся,
пока растёт продажа молотков,
дай насладиться верностью и вечностью
и выпить тёплой - жизнь... как молоко)
L&L