Красное око светила вязнет в калейдоскопе
бульвара, где резво тасуются частности сочетаний.
Толчея неизвестных, похожих на просыпанный алфавит,
пополняется верно раскрывшими дверные скобки.
Дома пылятся, точно тома читальни,
и оконный листок за спиной уже не горит,
бледно желтея. Так, в очередном романе
изучать голое телосложение занятнее формул
счастья, если однажды изведал их результат.
Тогда выходишь в окружающий четырьмя сторонами
свет, жадно впитываешь текущий горлом
простор и, не то чтобы пьян, но слегка поддат,
спешишь навстречу дико привлекательным рожам,
представляя, что ты англичанин либо испанец,
ещё не сжимавший здесь влаги и плоти в горсти.
Так что ничего нет хуже, чем столкнуться с хорошим
знакомым, в образе которого настигает память,
итог, состоящий из пустоты и мыслей "прости".
А едва возникнет представительница туземной охраны
порядка и нацелится поражающая прошлым мушка
взгляда, уводишь, петляя, свою тропу
и вновь открываешь спальни, как библиотеки, как храмы,
то есть места массового беспамятства, потому что
человек - это ноль, поде́ленный на толпу.