Там ходят странные слова – от восхищенных губ до уха. Беда, костлявая старуха, глядит из каждого угла. Блестит, пульсируя, зрачок и жадно пожирает лица: беда всеядна, не постится. На каждый рот готов крючок.
Там пишут странные слова. Бумага – тоньше папиросной, и «Ундервуд» трясётся: поздно и зябко. Новая глава – из рук в карманы, в дерматин портфелей, сытых или тощих. Слова – стихи, святые мощи живых иосифов, марин.
Сгорают странные слова и возрождаются из пепла. Беда оглохла и ослепла, и по-старушечьи слегла. Но помнишь? Страх вдоль позвонков, и каждый слог – немалой кровью…
Они похожи на обычные:
Любовь, мелодия, дрова…
Бывают и разноязычные.
Да, это странные слова.
Когда мы их произнесем,
Стандартные простые граждане,
Они не то корма фуражные,
Не то как черно-белый сон,
Не то как голуби бумажные.
Когда их говорит поэт,
Мелодия поет мелодией,
Дрова взмывают над колодою
И совершают пируэт,
Любовь живет, а смерти нет.
За странность платят до конца,
И головой, и позвоночником,
А мы, угрюмого лица
Черты нахмурим озабоченно
И молча гладим деревца.
(дермаНтин)
(Дерматин, все-таки))
Спасиб)
Привет!
Спасибо.