Март шелестит по подоконнику
порошей, взятой напрокат.
А на комоде старом слоники
про вёсны прошлые трубят.

Семь слоников – про воды талые
и про поездки на залив,
про то, как сосны зазывалами
трудились, хвою расстелив.

Семь белых слоников фарфоровых,
по одному на каждый год,
когда не знали мы как здорово,
не понимать, что всё пройдёт.

И лишь восьмой молчит натянуто
о том, как март заледенел,
и как весне, лишь раз обманутой,
плевать на зимний беспредел.

А март в тулупчике, одолженном
у февраля (чай, старший брат!)
скребёт, скребёт, злодей, порошею,
впотьмах шагая наугад.