У царя шесть десятков жен и восемьдесят наложниц,
хохотушек, затейниц, певиц, танцовщиц, безбожниц,
у царя и дворец, и войско, и деньги, и тонкий льняной хитон.
На рассвете, когда тоска режет сердце острее ножниц,
закипает смола в преисподней и явственно тянет серным,
он идет к своим длинноногим сернам
и пасет это стадо. Усердно пасет притом.
У царя есть власть. И она не кажется лишней цацкой.
Вот на днях принимал послов от царицы Савской,
козлоногой, по слухам, но умной и жаждущей ласки царской...
Что ни день, у царя дела.
И ночами он тоже не спит, радея
о народе, о благе для Иудеи,
но не о любви, даже если бы и была.
Где-то рядом с дворцом, в садах, свежа, весела, умыта
предрассветной росою, смеется юная Суламита.
Ей тринадцать. И мир ее светел. Вчера, к тому же,
мать сказала, что надо бы думать уже о муже.
Суламита смешно и задумчиво морщит нос,
глядя на облака. И откуда их ветер нес,
из моавской земли или из Эдома?
Ах, сидела бы ты, Суламита, дома,
не глядела на облака. Не в них
прочитается твой жених,
не вольется и в плеск ручья...
Суламита, еще ничья,
слушай Бога ли, мудреца ль,
только не ходи рядом с той дорогой, по которой поедет царь....