Ах, как низко, как нестерпимо низко... пыльное это небо.
С каждым днём всё ниже, ниже, но ничуть не ближе.
Иже, где же? Боже!..
Слышу.
Слышу: язык мой сохнет под чёрствым нёбом, хрустит и липнет к пустой гортани.
Бесстрастным скрипом врат Иерихона - зубовный скрежет протяжно тошный...
на плач похожий. Боже!..
Плач Вавилонским многоголосьем, речитативьем, немым вопросом.
Плач неуёмный руины сносит под акапелла рек Вифлеемских.
Эх! Боже!.. Если б...

Всё было б просто, эх, Боже, если б в плевках и брении нащупать зрение...
хотя бы точку.
Чтоб эту точку приткнуть, как камень, кирпичик малый, спасенья ради.
Замажь, чем хочешь глазничью полость. Глаза созреют и хлеб не нужен.
Мне б убедиться, что вверх, наружу, стремились души сквозь копоть, сажу,
сменить земное Иерусалимье на Наднебесье.
Хоть там... не бесье?