По следу приезжего, жалкий, бездомный,
плетется «москвич», как голодный ротвейлер.
Вот взял бы мой след кто-нибудь подостойней,
а этого пса я бы запараллелил.

Запутаю след, как испуганный заяц.
Ему свежий след проложу я, с нуля.
Пойду по Тверской, москвичам улыбаясь,
А он - по Неглинной, тоскливо скуля.

Шагает по Неглинной
Чудесный пони длинный.
Как такс, но чуть повыше
И важный, как жираф
За ним поэт Савельев,
Рычащий, как ротвейлер,
Бежит, спешит по крыше.
Но все-таки отстав,

Садится, свесив ноги,
И, подводя итоги,
Описывает в рифму
Все то, что там, внизу:
Людей, такси, и пони,
Потом себя в погоне
И шлёт привет вороне.
А ни в одном глазу...)))

Предновогодняя неделя в мегаполисе,
она на редкость выдалась богатой
на сброд гостей, которые знакомятся
с шикарными постройками Арбата,
на крышах их – прожорливые голуби,
на площадях – наряженные ели,
авто по улице, как шарики по жёлобу
спешат из пробки выйти поскорее.

Прозаик, назовём его Гороховым,
сидит на небоскрёбе с ноутбуком.
А занесло его сюда из Болхова,
он там всё вдохновение профукал.
А здесь Москва! Здесь много вдохновения!
И с крыши вдохновение виднее.
Здесь, с высоты, недалеко до гения –
он уповает, душу водкой грея.

Бежит ротвейлер, дрожит поэт,
Но мышцы свои напряг -
В большом искусстве оставил след:
Одну поэму, один сонет –
И всё про собак.

Он кинул это зверюге в пасть,
Ротвейлер прочел пять строк.
Поэт имеет над Джимом власть –
И песик слопал поэмы часть
И лег возле ног.

С тех пор ротвейлер ему служил,
И не было пса добрей.
Стихи, что рвали его до жил,
Съедал в восторге и этим жил
(И плюс сельдерей).

Ротвейлера жалко.

Конечно. Я тоже всегда жалею ЛГ.