Нависла полночь, и оживает густая темень.
Голодный ужас ползёт по коже, кусает темя.
В окно угрюмо уткнулась туча мордахой пёсьей.
И створки рамы открыв бесшумно, проникла гостья
в мою квартиру. За стол присела. Теперь нас двое.
«Ты кто?» – шепчу ей. Она лукавит: «Подумай, кто я?»
На ней по моде костюм в облипку из шерсти серой.
Прищёлкнув пальцем, зажгла светильник. Запахло серой.
Метнула взглядом в меня бесстыжим, шальным, раскосым,
а в медных прядях её вовсю разыгралась осень.
И смотрит, словно охотник хитрый на дичь в ловушке,
и убеждает: «Спасти готова в обмен на душу.
Ты одинока, немолода, обижает всякий,
в твоих глазах безысходность старой цепной собаки,
а бескорыстная доброта вызывает жалость», –
слова, насмешкой слетая с губ, беспощадно жалят.
В часах кукушка заголосила огромной выпью,
но гостья вкрадчиво продолжает: «За сделку выпьем?»
Оторопев, я взяла бокал, отпила немного,
как вдруг на землю потёк рассвет по ладони Бога…

…Проснулась в полдень свежа, бодра, без тоски-печали.
От сновидений и глупых страхов следы пропали.
И бросив в зеркало взгляд бесстыжий, шальной, раскосый,
я вижу: в прядях моих вовсю разыгралась осень…