Посвящаю МА

Утром листья, тяжёлые от росы,
отражают прозрачных лучей каскад,
в это время быстрее идут часы
и слабеет от долгого сна тоска.

На громоздкое кресло наброшен плед,
водопад винограда стеной висит.
Гегануш в декабре девяносто лет,
непослушным рукам ещё хватит сил.

Кисло-сладко дымится казан с долмой,
лавашами обёрнут овечий сыр.
Истощённая память зовёт домой,
но к Москве прикипели и дочь, и сын.

А в родном Хашупсе, где весна цвела,
дети горцев играли с детьми овец,
и жаровня тонира ещё цела,
что лепил саморучно её отец.

В тех краях чернослив синевой богат,
словно камни сапфира его плоды,
и особенно пахнет весной табак,
и нет чище, чем в горных ручьях, воды.

Над московской землёй не редеет чад,
и болезненно стонут в окно ветра.
Гегануш красивее других девчат,
дочь луны, и душа – горячей костра.

Дед рассказывал – в Турции было всё,
но в ту пору, когда началась резня,
он поклялся богам, что семью спасёт,
и корабль за деньги большие взял.

Дед кричал, не скрывая слепящих слёз –
Хорс арев! И в Сухуми принёс матах.
Там, впервые потрогав стволы берёз,
его дети легко позабыли страх.

Было многое, жизнь на беду щедра,
но росла Гегануш, как птенец орла.
Так горяч уголёк в глубине костра,
так невинный цветок бережёт трава.

Я иду к ней с корзинкой медовых слив,
за спиной шелестит заповедно глушь.

Почему же мне снятся чужие сны?
Иноземная вязь проросла в листы.
Облака из бумаги, фарфор луны,
серый парус и сказки твои грустны,
Гегануш...