Когда итожу то, что прожил, частенько мне не по себе: Мурашки бегают по коже, и лоб в поту холодном бел. Лицом отнюдь не весел, ибо суров последний мой приют. Повсюду чудятся мне дыбы - и дыбом волосы встают…
Взойдя на трон мальчонкой малым, я мало что еще умел. Боярство под меня копало и козни строило в уме. Но, быстро выучив науки, на коих держится престол, Рубил я головы и руки на фоне вздыбленных крестов.
Цариц менял я - как перчатки, вернее – варежки, зимой, И царской гербовой печатки страшились певчий и немой. Врагов сажал, все больше нА кол – по всей разросшейся Руси, А после в темной келье плакал и божьей милости просил.
Я брал Казань, причем без спросу, тиранил Новгород и Псков, Внушая страх великороссам - от снежной тундры до песков. Без всякой видимой причины, бывало, буйствовал в ночи И даже собственного сына однажды сдуру замочил.
Но жизнь прошла, иссякли силы, уже невмочь пытать огнем, И зов настойчивый могилы звучит все ближе с каждым днем. Я стал больным и слишком старым: не до услад, не до красот. Ведь если верить санитарам, то мне без малого пятьсот.
Тюрьма мой дом, и в доме оном, где первый встречный - явный псих, Весь день Батый с Наполеоном соображают на двоих. Надену свой кафтан потертый, собрав оставшуюся прыть, И пусть по книгам я - Четвертый, но третьим - буду, так и быть.