На портовых артериях Мичигана, где путаны на задних дворах путанят, в голенища ботфортов суя купюры, с моряков приспустив штаны, в кабаках и борделях пьянеет время. Обнаженные девочки – чужеземны, разношерстны – от чёрных до белокурых, и смущения лишены.
Каждый вечер, в прокуренном местном баре, словно хищник он ищет глазами Лару, злится, видя, как носит она мужланам фри и бургеры за столы. А они, облизав свои пальцы, после подзывают её, на пол пепел сбросив, чаевые достав из карманов драных, ущипнув, прежде чем свалить.
Лара, скалясь в улыбке, сквозь зубы цедит что-то там на своём, пьет дешёвый бренди, с барной стойки стянув пару пачек яда то ли Marlboro, то ли Kent. Он выходит из бара, садится в Chrysler, понимая, что может разбиться насмерть, если Лара, коснувшись его заряда, по дороге погасит свет. Посадив её сзади, уже не в первый, он спасает их жизни. Впиваясь нервно в синь насмешливых глаз через амальгаму, нажимая на газ, летит. Ненавидя: её телефон и тех кто по ту сторону, зная секретный метод, похищает улыбки её экраном к их пристанищу по пути.
Но, когда она мокрая, после душа, так податлива, ласкова и послушна, прижимаясь к нему чуть дрожащим телом, шепчет на ухо чёрт-те что, он вдыхает её и берёт в охапку, нежно раня щетиной везде, где сладко, отдавая ей то, что она хотела, получая за стоном стон и её – необузданной кобылицей. Ей, бесстыдной, бы впору потом молиться, но, она, не прикрывшись, на пледе смятом спит, теряя со всеми связь. …Ненавистный мобильник взяв, по привычке выключая ringtone, он заходит в личку, будто понял язык, злясь, ложится рядом, потревожить её боясь.
