Зеркало мира раздроблено на осколки,
ждёт воплощений «химический человечек» -
от очередной, до очередной возгонки,
Фауст проводит время у чёрной печи.
Зев её ал, и глядит на него ехидно,
мол, энтелехия - примешь на ход ноги, и
на язычок огонька прилетит сильфида,
чтоб для тебя приоткрылся эон Софии.

Доктор не верит ни печи, в которой хаос
преобразуется,.. должен, по крайней мере…
(ты изнурён, обезумевший доктор Фауст -
от ожидания скрипа небесной двери),
ни прибывающим к зову огня сильфидам,
ни саламандрам, краснеющим угли словно,
всё – вещества, сферы жизненности не видно
в мудрости чистого духа тоски эона.

Зеркало мира разбито, в него глядеться
будет сравни чепухе в череде чудачеств,
если в химической дымке не вздрогнет сердце,
и не забьётся от страсти слепой в придачу:
к солнцу закатному, к звёздам, и к влаге утра,
к слогу, который в объятии звука замер,
к необъяснимым магнитам, что тянут, будто,
к деве, глядящей в зрачок бытия сосцами.

Всё здесь потенция. Проще сказать – возможно
смыслы увидеть в бессмысленном даже, если
чувства с огнём первозданным на ощупь схожи,
в прах обращают - что есть, возвращая бездне,
т.е. молчанию буквы в первичной тайне…

Этот сюжет не однажды на нас испытан:
пляшут огня язычки, их игра реальна.

Так же реально на сцену льют свет софиты.