Любаше

Прощальные слова на языке
горят и оставляют волдыри.
Ты уходила в медленной тоске
и не пыталась время обдурить,
играя в поддавки.

Солнце расплывается,
время расползается по швам.
Невзначай подумалось: дело – швах.

Как же такая хрупкая
ты выдержишь толщу земли?
Ягнёнок пятимесячный тяжелей, чем ты.
Наверху скамеечки, габбродолериты:
шлёндай, лузгай семечки; плачь, бубни молитвы.
Ворон сядет рядышком на бесхозном буксусе.
Запах водки в памяти, смак селёдки в уксусе,
помидорки-черри зелены...
Как же не увиделись сразу две зимы?
Вроде бы хотела я, вроде бы вот-вот.
Как бельё нательное мёртвым не идёт;
немость, слепость, глухость – дышащим к лицу...
Что в начале красочно – выцветет к концу.
Были сумасшедшими в юности, а впредь
народиться заново – столько не успеть.

И чиста жила ты, и грешна.
Время разрывается по швам...

Ворон дряхло каркает, чернь с ветвей трясёт.
Солнце расплывается вечером, как мёд,
сладко-безразличное с пенкой горьких трав.
Ты два метра выдержишь –
Бог, конечно, прав.