Ты куришь жёлтый кэмэл, ты щуришься от ветра. На сопках Синегорья взрывается рассвет. Нас обвенчал орешник под сводом Сырымбета, Нас вывела пустыня на Киевский проспект.
Я знаю это вечность, я формирую память, Как глиняную куклу. Она всегда слепа: Как будто среди стёкол, пустых консервных банок Мы выловили устриц на озере Копа.
Мы плакали обнявшись и плакали не вместе, Умели тихо гладить, остервенело бить. В руках твоих свободно, в твоих руках так тесно. "Ты все еще на сопке? Тогда тебе водить".
И я вожу. Мне можно, дозволено, я в каске. Искать, не отвлекаться на призраки в углах. Так двое одиноких в безумной свистопляске Вальсируют годами на сломанных ногах.
Ты куришь жёлтый кэмэл, и ничего не важно. Любовь найдёт, поймает и — в угол, на горох. Чтоб это прекратилось, достаточно однажды Проснуться тёмной ночью и досчитать до трёх.
Я знаю это вечность, я сформирую память, Как глиняную куклу, что может говорить: "Огни тебя рассеют, огни тебя расплавят, Здесь некому спускаться и некому водить".
Помехи пробивались в любом прямом эфире, В сияющие сторис просачивалась ложь. Когда мы шли на сопки, у магазина "Мрiя" Лежали просто камни.
