Скажи, о чём с тобой поговорить?
И помолчать? Я всё могу. Как скажешь.
Дрожит ещё не порванная нить,
стекло в окне мутнеет... Видит каждый
в дождливом утре что-нибудь своё,
в такую хмарь – весёлое едва ли.
Прости, стихов не будет. Мы вдвоём
весь прошлый год усердно рифмовали –
век не видать экранного листа,
захватанной слепой клавиатуры...
Ты от моих стихов давно устал,
а я их всё пишу. Ну, я же дура,
я...
Знаешь, это всё такая чушь,
а больно то, что я не знаю, как ты.
Так больно, что от ужаса кричу,
представив зелень стен твоей палаты,
дождливый скучный сумрак за окном,
твою кровать и смятую подушку...
Так где ты? Ну и – как ты, заодно?
Отброшу политеса завитушки,
приду, и в морду дам, и заору,
и буду то в падучей колотиться,
то костенеть на страх врачам, как труп, –
пусть соберётся вся твоя больница,
я буду... дома, где бы ни была
больница... ты... к тебе нельзя, я знаю...
Ах, лучше б это я была больная.
Да лучше бы я вовсе померла.