1.
Всего лишь в нескольких шагах
до просветления Жан-Клода,
моётысолнышко садится на шпагат,
и начинается... истерико-закат
под пара ходом.

Эй-эй! Что за невзгоды?
Что ты мелешь
зёрна сквозняка,
снегами перекручивая город, –
попутав берега, несёшь пургу
на эти дни сурковы.

– Привстань водой,
просыпь муку,
не ной так скоро!..
Устала – больше не могу, –
ни грамма скорби.

2.
Восток снесёт весеннюю погоду,
обмазав мир люминесценцией желтка.
– Не ты ли эту птицу начиркал?
Прощай, пока! –
свободная на все четыре.

3.
Полнейший блед несёт распутница луна,
такой же сдержанный, как в силуэтах Мунка.
– Твоя соседка людовитая больна!
И гиппократерно клянётся первой лункой,
что не останется на тёмной стороне,
не ограничится приливками от штилей.

Вишь, ничего не остаётся мне.
Да чтоб так жили...

4.
(Под фонарём или в прищуре, исподлобья –
смотреть на всё, что заварили – обе.)

5.
Малина золотеет вдоль карьеры.
Злодеи фильмоделы – брако[в]ньеры.

Из кринжовника ли, клуба нищих
ситхо-варенье полилось на Землю –
(Заполнить голубую нишу – время?)
из бесконечных звёздных войн
я жну посевы:
злость и серость, соль и произвол.

6.
Шалый вздор апреля,
чаийный сор Ахмата –
взорван мир и пробурчала вата.

Вернулся к молодой, да за тарелой.
(Эк зажуём же мы однажды с курабье?)

Чего молчишь?
Давно уж не мальчиш – проверь.

7.
Сдобрена ознобами, припетлина,
снедается от-чая-нная жизнь.

Пусть маясолнышко вернётся за основу.
Помашут нам просроченными лентами.

Так что же медлим мы, –

готовые однажды сокрошить,
распустятся песочные календулы.