Дом всё чувствует, как человек,
оседает от горя, кренится.
Жизнь изъята из всех картотек,
в пыльном бархате половицы,
стены выедены тишиной,
ищут мысли тепло былое,
натыкаясь на луч живой,
намотавшийся на алоэ.
Ствол бессмертен, колюч, мясист,
ты лелеяла куст за стойкость,
обрезая разбухший лист,
выжимая до брызг, а толку.
Успокаивал, не лечил.
Боль не боль, но ни слёз, ни жалоб.
И ходили вокруг врачи,
как шаманы обок пожара,
словно бубны гремела речь.
Не о том ты молилась втуне,
когда солнце устало жечь
белый снег для твоих петуний.
Дом поплыл, силясь слезть с опор,
чтоб отправиться вслед упрямо,
загустел бородой хоздвор,
а петуний беззвучный хор
сумасшедше цветёт с тех пор,
обвивая сухие рамы.