Ресторанчик Ви́крама Сингха - угол Сорок второй с Девятой,
целый день он на месте, в серой пиджачной паре, слегка помятой,
ароматы клубятся в зале, беседы таксистов неспешны, ёмки,
у Викрама Сингха лучший панир в Нью-Йорке,
и во время ланча не протолкнуться... И дети-Сингхи
прибегают из школы, их головы - сажа с отливом синьки,
и до самого вечера носятся здесь, у дверей, в пассаже.
Голова у Викрама тоже когда-то была того же оттенка сажи,
но лихой двадцать первый век уже давненько ее полил...
Ладно, пусть не полил - обрызгал лёгким дождём белил.
В два часа пополудни, когда ресторанчик особенно шумен и многолик,
как обычно, является маленький, круглый таксист Малик,
пакистанец, но светский - не требует от супруги ходить в хиджабе.
Он приходит поесть, поболтать на родном пенджаби,
обсудить пассажиров, цены, политику мировых держав,
и всегда разговор как бы сам собой сходит на Пенджаб,
англичан, кто был прав, кто нет, кто кого изгнал
из родных деревень, кто о чём не знал
или знал... Через двадцать пять минут или тридцать
Сингх начинает краснеть, свирепеть, яриться,
переходит уже на английский, мол, пусть мы не на ножах,
но однажды, Малик, я сниму пиджак,
и мы выйдем на улицу выяснить, чей Пенджаб...
Диалог двух миров всегда поражает новых
посетителей... Но завсегдатаи знают, что на иных основах
строится мир и бизнес в Нью-Йорке, и для обоих
нет никакого резона в разборках и мордобоях,
слишком многих мирила эта страна, спасала...
И Малик доест свой чикен тикка масала,
похлопает Сингха по напряжённым плечам и вые,
таксисты всегда платят кэшем, не скупятся на чаевые,
уедет в нью-йоркский туманный день, как в разведённое молоко.
Да, Пенджаб - это родина, но Пенджаб далеко,
и что было, то было, и ни воскресить, ни помочь...
Скоро в небе появятся звёзды, на Манхэттен опустится ночь,
и в этой ночи уснут, отработав от сих до сих,
пенджабец-суннит Малик и Ви́крам, пенджабец-сикх.