Скажу открыто: я не броский
По экстерьеру и уму.
К тому же ясно, что не Бродский,
Когда стихи писать начну.

Мой корги, преданный Евгений,
Перечитавший все стихи,
С восторгом лаял: "Ты не гений,
Но так талантлив, сукин хин!"

Евгений был такая лапа.
Он говорил: "Любовь слепа"
И звал меня по-русски папа,
А по-французски звал папá.

Но вот однажды, в день осенний,
Он встал с одной из левых лап
И произнёс: "Да, ты не гений,
Не тот талант, не тот масштаб".

Стихи размалывал на крошки,
Провел анализ хоть куда,
Сказал, что уличные кошки
Напишут лучше иногда.

Я сделал рожу вурдалака,
Рассвирепел, запел шансон -
Мол, у папá была собака,
Ее, любя, прикончил он.

Услышав песнь об этих фактах,
Евгений мигом приуныл
И тихо умер от инфаркта
И искривления спины.

С тех самых пор, в тоске о корги,
Не пропуская даже дня,
Я покупал в пекарне коржик
И на шкафу их сохранял.

Под этой тяжестью, однако,
Спустя немало долгих лет
Шкаф вдруг рассыпался, собака,
И я, раздавленный поэт,

Лежал под грудой старых досок,
Сухого теста, толстых книг,
Талмуд "Природа Барбадоса"
Упал на мой неброский лик.

Но из тоннеля выползая,
Услышал я приятный звук -
Как будто где-то выпал заяц
На толстый плед из женских рук.

То было мягкое вступленье.
А дальше в уши мед потек:
"Мне за тебя пришло моленье
Того, к кому ты был жесток.

Неповторимая собака,
Что излучает дивный свет,
Издать просила Пастернака
И в том же томе - вас, поэт!

Звучу немного иронично,
Но тронут трепетной мольбой.
У нас тут жизнь - как торт клубничный,
В котором тонут с головой.

Все отдыхают от страданий,
Вкушают яства на траве,
Собака ж, искренне рыдая,
У врат печётся о тебе.

Просила высшего совета,
Опять кручинясь и опять -
Мол, самолюбие поэта
Не должен корги уязвлять.

Мол, сам повинен пес несчастный
В беде, что с ним произошла,
Что это как пойти на красный
Иль красть сосиски со стола.

Молил Евгений дать отсрочку,
С тем чтоб пожить тебе ещё.
Собачьи слезы жгли сорочку -
Пускай. Я не был возмущен.

Ползи назад. Я внял молитве.
Ползи, пока открыт тоннель.
Ползи, как ползают улитки,
Бомжуя с домом на спине"...

Припомню этот случай давний
И понимаю всей душой,
Что я не шкафом был раздавлен,
А пса безмерной добротой.

Я полз, а сзади, над оливой,
С восторгом в преданных глазах
Летал, как эльф, барбос счастливый
И небо синее лизал.

А я обратно полз и плакал
И, обернувшись, крикнул в свет:
"Издайте только Пастернака!
Меня не нужно - не поэт!"

"