*Ёбаи (夜這い ) - в переводе тайное свидание - японская традиция, широко распространенная в сельской местности с ранних лет периода Эдо (1603) до начала периода Мэйдзи (1868). Традиция позволяла молодым людям скрытно проникать в дома девушек по ночам и вступать с ними в интимную связь с согласия партнерши и с молчаливого согласия ее родителей.

Вступление во вступление

Подул весенний-превесенний
Восточный влажный ветерок,
И я, пускай и не Есенин,
Своё перо сдержать не смог.

Схватил с чернилами канистру,
Сорвал с держателя рулон -
И стал писать легко и быстро,
Усевшись в кресло за столом.

Надеюсь, что сыны и внуки -
Потомки, проще говоря -
Снесут мой стих в театр кабуки
Как знак, что писан он не зря.

Когда сей факт дойдет до неба
Сквозь атмосферную броню,
Я даже, может быть, с Денеба
Слезу на Землю уроню.

Вступление

Красив, в портянках из батиста,
Мне дал совет профессор Брук:
"Большой талант контрабасиста
Не погубите, милый друг!"

Но слово бруковой науки
Не отзывалось, хоть убей!
Я всем кричал: "Смычок вам в руки,
А мне - чего повеселей!"

Пул, лотереи, бридж и покер,
Рулетка, шашки, ипподром,
Казина, вина, воды, соки,
Игра в большой тестостерон.

И вот итог: талант проигран,
Притом себе же самому.
Тут хоть скачи голодным тигром,
Хоть впейся в сочную хурму.

Но что-то мучает в глубинах,
Наружу звуки ищут ход.
И свыше глас: "Давай, любимый,
Не контрабасом, так стихом".

Пускай в тумане тают свечи,
Давая смутные огни,
На муки творчества отвечу
Я сочинением фигни.

Хотя и не был сверхуспешен,
Но все же жизнь прожил не зря.
Шедевр создам - себя потешу,
Других особенно не зля.

Выступление

Нежна невинная бумага
И всё же терпит вся и всё.
Однажды Ода Нобунага
Шел на ёбаи без Басё.

Его в недальнем Подкиотье
Акико милая ждала -
В Ниппоне целом не найдёте
Прекрасней феи, чем она.

Стол украшали роллы, суши,
Она слегка открыла дверь.
Был Нобунага спец покушать,
Васаби всасывал, как зверь.

Она, любимого героя
Встречая, села под окно,
Полувоенного покроя
Надев на тело кимоно.

Под кимоно - сплошное тело,
В большом обилии притом,
В ночи оно светилось белым.
А голос - женский баритон.

И вот явился Нобунага!
В желудке голод, дрожь в ногах.
Не взял в дорогу харч, бедняга,
Свою забывчивость ругал.

Вдруг две руки обвили шею,
Упал на латы поцелуй,
Собрался жать он, что посеял,
В пылу - как мальчик на балу.

Но тормозов раздался скрежет.
От неожиданности чувств
Акико с силою медвежьей
Он оттолкнул в терновый куст.

Пока, колючки извлекая,
Постичь стремится дама суть,
Мы улыбнемся ей слегка и
Понять поможем что-нибудь:

Басё, предательством обижен,
Не смог в избушке усидеть,
Уселся в красный "Мицубиши",
И вот он здесь. И вот он здесь!

Прекрасный дяденька культурный,
Он с детства раннего пошел
Вперёд стезёй литературной
На удивленье хорошо.

Поэтом быть - сплошные драмы,
Вообще-то лучше им не быть.
Так, например, за эпиграммы
До полусмерти был он бит.

Но не писать не мог однако -
Призванье, что еще сказать -
От Вануату до Бамако
Чтим средь рабочих и пейзан.

И вот примчался. "Как ты? Что ты?
И почему не взял меня?
Я б оторвался от работы,
А после стих досочинял".

Но друг уже, любовь лаская,
Уходит, яростно сопя.
Страна Япония такая -
В ёбаи каждый за себя.

Любил Акико бравый Ода
В мансарде с видом на леса.
Басё внизу слагал им оды -
Примерно оду в полчаса.

Он мягок был, интеллигентен,
Прощал обиды и грехи,
Боготворил японских женщин,
Когда валил их в лопухи.

Но плодовитостью безмерной
Достал он пару наверху,
И соус соевый кошерный
Ему пролился на башку.

И вот, увы, финал программы:
Поэт катил в свой край родной,
Писал на Оду эпиграммы
И на дома лепил слюной.

Их связь секретную с Акико,
Как блюдо, выложил на стол.
Как жить тому в позоре диком
И как семье смотреть в лицо?

Подняв карающую руку,
Всадил в себя свой верный меч.
"Да, мой пример другим наука, -
Задвинул траурную речь. -

Нельзя с поэтами вожжаться,
Без колебаний предадут.
Прощайте, чада, домочадцы,
Самозабвенный ратный труд".

Следя за смертью самурая
С высокой крыши, как звезда,
Акико милая с ёбаи
Клялась покончить навсегда.

Басё, вернувшись в быт свой жуткий,
Узнал, что Ода не жилец.
От несварения в желудке
Тут и ему настал конец.

"Прощайте. Каюсь, я виновен.
Прошу учесть, ученики:
Не на войне скончался воин -
От поэтической строки.

Сорвался я, и отчего же?
От чашки соуса с небес.
Что мне Акико, боже, боже?
Что я Акико? Вот балбес.

Ошибку эту разбирая,
Идите правильным путём:
Зачем влезать в чужой ёбаи,
Мы лучше собственный найдём".

Сказал и смолк. Одновременно
Навек увял его банан.
Но поэтическая смена
Идет сдавать стихи в журнал...

Я понимаю, вы устали.
Прошу немного пострадать -
Остались мелкие детали,
Осталась частная беда -

Спустя пять лет на муле диком
К известным нам уже дверям
Подъехал всадник. Три гвоздики
Держал и нежно повторял:

"Открой, открой скорей, родная,
Скорей впусти в сей щедрый дом,
Твоя прекрасная спина и
Твой рот взывают об одном".

Мгновенно в доме стало тихо,
Потом раздался вопль: "Кусай!"
Рычанье. Больше ни триптиха
Не начирикал Хокусай.

Преступление

Был рад, друзья, открыть вам душу,
Теперь вы видите, что в ней.
Когда, бывает, занедужу,
Лежу по три и боле дней,

Читаю в койке Кобаяси,
А мысль мышонком шебуршит:
Не пошутить на контрабасе,
А на бумаге - пошутить.

Все в жизни делается к благу,
Все происходит в нужный час.
Терзай невинную бумагу,
Коль проворонен контрабас.

Но ранит душу неизменно
Воспоминания бамбук -
Как проиграл я дар бесценный
И вам не внял, профессор Брук.