Обведи мой профиль тонким пальчиком, Обведи аленделонский нос, Нарисуй мне рот – и все, достаточно. Впрочем, это шутка. Не всерьез. Нам с тобой без рук не слиться в облако, Не обвить друг друга нам без ног. Бегай, пальчик, по ногам да около, Обведи ребро и позвонок. Мы рисуем – не сравнить с Вермеером, С Рубенсом – и то нас не сравнить, Краски по постели брызжут веером, Чтобы нас с тобой соединить.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Все комментарии:
Гы), ну вы даёте, ребята, а кто-то ещё говорил, что он-де интеллектуал высокий и не выносит высокой халтуры, а сугубо за искусство! Пардон-с, со вкусом что-то, даже боюсь предположить. Краски по постели брызжут веером - для пародии(, гы, словом,
Поэт Владимир Нарбут ходил бриться к Молле — самому дорогому парикмахеру Петербурга. — Зачем же вы туда ходите? Такие деньги, да еще и бреют как-то странно. — Гы-ы, — улыбается Нарбут во весь рот. — Гы-ы, действительно, дороговато. Эйн, цвей, дрей — лосьону и одеколону, вот и три рубля. И бреют тоже — эйн, цвей, дрей — чересчур быстро. Рраз — одна щека, рраз — другая. Страшно — как бы носа не отхватили. — Так зачем же ходите? Изрытое оспой лицо Нарбута расплывается еще шире. — Гы-ы! Они там все по-французски говорят. — Ну? — Люблю послушать. Вроде музыки. Красиво и непонятно
Георгий Иванов "Петербургские зимы" 1928
US)
Разве кто-то говорил о Ка́ине, что никчёмным был он земледельцем? Разве на его поля бескрайние не стелилось небо полотенцем? И волов с тельцами равно А́вельным были тучи сочные, не меньше? Что же оказалось с ним неправильно? Был непривлекателен для женщин? Как крючки, вопросы зацепляются за крахмальный ворот шеи скромной, по ногам дымит его кальянница, не поднявшись до ветвистой кроны. Заливает Бог - бонистик яростный - громогласным смехом злоколосье. Речь скоро́мно вытекает завистью в огненную пышущую осень. Как же тошно Ка́ину подслушивать нежности и тёплости овечьи! Как же сердце Ка́ино протухшее выдать за деянье человечье? L
Горько плакали на землю дождики, Из высоких сизых облаков. Сокрушаясь: что ж мы не художники, Не поэты. Красок нет и слов. Можем только разводить мы сырости, Потому что жалко нам себя - До вангогов нам, увы, не вырасти, И других талантливых ребят... Нам пририсовать бы ручки с ножками, Ротик носик, пусть хоть невсерьёз… Бегали бы мы тогда за кошками, И хватали ручками за хвост.
Убегали кошки от дождей В подворотни и подвалы разные, Прятались за ящики, людей И в подъезды, мокрые и грязные. Прятались в промокшие кусты… Научились рисованью дождики. Лишь мольберты мокли и холсты, Ну а кошки кушали творожники.
Перебирая струны, пальцы в нежности клялись, светились зовом бёдра под прозрачным пеньюаром, манящий аромат бродил в пространстве будуара и беспощадно сердце уносил в ночную высь. В пьянящем предвкушеньи сладким мигом наслаждалось расслабленное тело, уплывая в белый сон. Невинным, светлым ангелом она - его касалась и звёзды в руки сыпала, чтоб вечно был влюблён. Расстаяло сияние в ладонях тёплых, щедрых, в желании неистовства, живицею у ног. Он ей шептал так трепетно, даря луну и небо, и всей любовью страстною навечно занемог. Он целовал бордовый цвет сосков, налитых негой, по перламутру тайн легко губами рисовал... И став души художником, услышал стон ответа о том, что так ещё никто - её не целовал. L
и не выносит высокой халтуры, а сугубо за искусство! Пардон-с, со вкусом что-то,
даже боюсь предположить. Краски по постели брызжут веером - для пародии(,
гы, словом,
А если что-то, как кажется, для пародии, то можно и пародию написать)
— Зачем же вы туда ходите? Такие деньги, да еще и бреют как-то странно.
— Гы-ы, — улыбается Нарбут во весь рот. — Гы-ы, действительно, дороговато. Эйн, цвей, дрей — лосьону и одеколону, вот и три рубля. И бреют тоже — эйн, цвей, дрей — чересчур быстро. Рраз — одна щека, рраз — другая. Страшно — как бы носа не отхватили.
— Так зачем же ходите?
Изрытое оспой лицо Нарбута расплывается еще шире.
— Гы-ы! Они там все по-французски говорят.
— Ну?
— Люблю послушать. Вроде музыки. Красиво и непонятно
Георгий Иванов
"Петербургские зимы"
1928
US)
Разве кто-то говорил о Ка́ине,
что никчёмным был он земледельцем?
Разве на его поля бескрайние
не стелилось небо полотенцем?
И волов с тельцами равно А́вельным
были тучи сочные, не меньше?
Что же оказалось с ним неправильно?
Был непривлекателен для женщин?
Как крючки, вопросы зацепляются
за крахмальный ворот шеи скромной,
по ногам дымит его кальянница,
не поднявшись до ветвистой кроны.
Заливает Бог - бонистик яростный -
громогласным смехом злоколосье.
Речь скоро́мно вытекает завистью
в огненную пышущую осень.
Как же тошно Ка́ину подслушивать
нежности и тёплости овечьи!
Как же сердце Ка́ино протухшее
выдать за деянье человечье?
L
Из высоких сизых облаков.
Сокрушаясь: что ж мы не художники,
Не поэты. Красок нет и слов.
Можем только разводить мы сырости,
Потому что жалко нам себя -
До вангогов нам, увы, не вырасти,
И других талантливых ребят...
Нам пририсовать бы ручки с ножками,
Ротик носик, пусть хоть невсерьёз…
Бегали бы мы тогда за кошками,
И хватали ручками за хвост.
В подворотни и подвалы разные,
Прятались за ящики, людей
И в подъезды, мокрые и грязные.
Прятались в промокшие кусты…
Научились рисованью дождики.
Лишь мольберты мокли и холсты,
Ну а кошки кушали творожники.
Нежно, Юр...
/глагольная рифма/
Художник её души
Перебирая струны, пальцы в нежности клялись,
светились зовом бёдра под прозрачным пеньюаром,
манящий аромат бродил в пространстве будуара
и беспощадно сердце уносил в ночную высь.
В пьянящем предвкушеньи сладким мигом наслаждалось
расслабленное тело, уплывая в белый сон.
Невинным, светлым ангелом она - его касалась
и звёзды в руки сыпала, чтоб вечно был влюблён.
Расстаяло сияние в ладонях тёплых, щедрых,
в желании неистовства, живицею у ног.
Он ей шептал так трепетно, даря луну и небо,
и всей любовью страстною навечно занемог.
Он целовал бордовый цвет сосков, налитых негой,
по перламутру тайн легко губами рисовал...
И став души художником, услышал стон ответа
о том, что так ещё никто - её не целовал.
L
Гипнотизёр)))