Мы стоим у двенадцатого вагона, обвиваем руками друг друга плотно, рядом люди и голуби на перроне, отороченном солнечной позолотой, проводницы щурятся и кивают, пахнет дизельным топливом и мазутом. Загорелое утро бежит по краю, рекламируя правду и камасутру. Ты сжимаешь мне рот поцелуем долгим, от которого хочется сдать билеты. Никогда ни о чём не просила Бога и не чтила покорно его заветы, но когда расстаёмся – дрожу, тоскую, молчаливо легко подставляю губы, и ты пробуешь слёзы мои на скулах, словно самое сладкое в мире блюдо, говоришь мне такое, что я смирею, ощущая внутри неземную силу. Может быть, я верна не тому еврею...
Магдалина не чувствует своё время, не жалеет о прошлом и спит счастливой.
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Все комментарии:
Равноапостольная блудница Магдалина Провожала мужчин у двенадцатого вагона. Напоследок спели: “Дорогой длинною...” Под хоральный хрип патефона,
Повечеряли тайно, укрыв стол спинами От носильщиков алчных и злых блюстителей. Хорошо за едой сидеть с магдалинами, Не впуская в узкий круг посетителей.
Магда думала, плитки грызя шоколадные: “А тому ли еврею верна я, глупая?” И ходила по фасам и профилям взглядами, Изучая, исследуя, чувствуя, щупая.
А узнала руками - по пяткам исхоженным, По середнему пальцу на правой ступне его. Поняла, что тому, прошептала: “О Боже мой”, И запрыгнула в тамбур тринадцатого купейного.
Равносторонне развитая, равнобедренная, рассекающая поезд пополам – не святая, но властная над бедами, невозможно милая мадам. У неё божественное рацио, платьице обтягивает пресс, Савл-апостол, попросту триннадцатый, к ней имел бубновый интерес. Понапрасну мучились козырные, понапрасну тратили жаргон, шоколадки, пряники имбирные плыли под хрипящий патефон, под навесом аксакалы плакали, под гитару проводницы в пляс... А у Магды – волосы каракулем, вольный бюст притягивает глаз, радужки сияют цаворитами, освещая весь базар-вокзал, неземная девка колоритная (ты бы по-другому не сказал) Пела так, что падали носильщики, паровозы путали маршрут, раздавали милостыню нищие, стновясь душой богаче тут... Я бы рассказала ещё многое, но стучит копытами плацкарт и дрожат лукавые безрогие, Магдалину ждут с колодой карт. L
Провожала мужчин у двенадцатого вагона.
Напоследок спели: “Дорогой длинною...”
Под хоральный хрип патефона,
Повечеряли тайно, укрыв стол спинами
От носильщиков алчных и злых блюстителей.
Хорошо за едой сидеть с магдалинами,
Не впуская в узкий круг посетителей.
Магда думала, плитки грызя шоколадные:
“А тому ли еврею верна я, глупая?”
И ходила по фасам и профилям взглядами,
Изучая, исследуя, чувствуя, щупая.
А узнала руками - по пяткам исхоженным,
По середнему пальцу на правой ступне его.
Поняла, что тому, прошептала: “О Боже мой”,
И запрыгнула в тамбур тринадцатого купейного.
равнобедренная,
рассекающая поезд пополам –
не святая, но властная над бедами,
невозможно милая мадам.
У неё божественное рацио,
платьице обтягивает пресс,
Савл-апостол, попросту триннадцатый,
к ней имел бубновый интерес.
Понапрасну мучились козырные,
понапрасну тратили жаргон,
шоколадки, пряники имбирные
плыли под хрипящий патефон,
под навесом аксакалы плакали,
под гитару проводницы в пляс...
А у Магды – волосы каракулем,
вольный бюст притягивает глаз,
радужки сияют цаворитами,
освещая весь базар-вокзал,
неземная девка колоритная
(ты бы по-другому не сказал)
Пела так, что падали носильщики,
паровозы путали маршрут,
раздавали милостыню нищие,
стновясь душой богаче тут...
Я бы рассказала ещё многое,
но стучит копытами плацкарт
и дрожат лукавые безрогие,
Магдалину ждут с колодой карт.
L