Cловно шрам от раны, которой нет:
Не влюблялся вроде – а сердце ноет.
Знать, предчувствие говорило мне, что любовь сродни буйной паранойе. Но я думал: запросто излечусь и пребуду вечно свободной птицей. Я любил бродить в дебрях женских чувств – благо, не случалось в них заблудиться. Верил: счастлив тот, кто любовь нашел. Тот, кто не находит – еще счастливей.

Ее руки сеть, ее кожа шелк. А в глазах безумных страстей приливы. Шаг с привычных троп – и остался там. Будто сила женская колдовская тянет к гиблым в девственности местам. Но желанье быть с ней не иссякает. У ведьмачьих губ терпкий привкус трав. В волосах свободная свежесть ветра.

Мне казалось, что это все игра. Выпить соки, сняв с нее стыд, как цедру.

Сила воли не в том, чтобы не подсел.
Сила воли – зависимость под контролем.

Мне она сказала: любимый, все до поры играют по жизни роли, в них томясь порой, вроде как в тряпье изнывает без дикой ласки тело. Я соврать могла бы, но не тебе, даже если б очень того хотела:
Святость – это… нет не изжитость зла.
Это зло, когда оно под контролем.

Я легко бы приворожить могла. Превратить в безвольноъпокорный голем. Только что за страсть, чтоб держать силком? Это притяжение, но не привязь. Мне мечталось, в общем-то, о таком: чтобы притягателен и порывист… Знаю, многих девушек несудьба там, где повидней, на дороге спрячет.

Знаешь… только влюбленность, мой друг, слепа.
А любовь, сука - эта до боли зряча!

Так что возвращайся к своей тропе. Укажу дорогу обратно честно. Будешь верен – той же явлюсь тебе. Ну а нет – тогда волшебство исчезнет.

Усомниться мог бы я, но не в ней.
Как она сказала – все так и было:
Много тяжких от ожиданий дней
И ночей все с тем же безумным пылом.
Так что между нами окрепла связь
До того, что нечто внутри, всем этим
От привычки вольным быть, тяготясь,
Зашептало: много других на свете.
Ты не всех познал, не ко всем проник
Под покров, под то, что снаружи чинно.

Захотелось сладость иных клубник
Приправлять горчинкой страстей-перчинок.
А когда опять стало к ней тянуть,
Я уже не мог отыскать дорогу…
Вроде выходил на знакомый путь.
К ней стремился – не было в этом проку.
И тогда явилась она сама.
Но в каком-то новом уже обличье.
Ее губы – яд, ее очи – тьма.
Взгляд не зол был даже, а безразличен.
Каясь, перебирала, как видел я,
Четки тех мечтаний, что не успели
Воплотить…
У губ – горький вкус былья.
Так сидят, наверно, у колыбели,
Где ребенок спит слишком мертвым сном,
Как любовь в глазах ее… неживая.
Как всегда подумали об одном.
И она сказала: ну что ж – бывает.
Задержись на миг, в нас с тобой вглядись:
Кем мы были вместе – и чем мы стали.
До чего животен был магнетизм
Между парой страстных сердец из стали!
Жутко покаянье в былых делах.
Тяжелее в том, что не сотворится.
Бог ты мой, за что ж меня так дотла?
Пусть воздастся, милый, тебе сторицей.
Знаешь, чувство это… оно нежней,
Где смогло пробиться сквозь одичалость.
Но потом, родной, как ни сатаней,
Хоть зверюгой вой на Луну, печалясь,
Изживать его – хватит ли серпов
Из холодных месяцев на ущербе?
Знала все… что влюбчивый. Зла любовь.
Волшебство ушло. Инцидент исчерпан.
Изменились оба. Ты тронут, да
И сама я, кажется, помешалась.
Но любви другой уже никогда
Не бывать, когда извратилась в жалость.
Потому скорее простись со мной –
Я тогда с собой попрощаюсь тоже.
Это все мне высказал взгляд больной,
И тем самым прошлое подытожил.

Но тогда я просто еще не знал,
Что за сила в том сумасшедшем взгляде.
Что лишит навеки покоя-сна.
Как засядет в сердце ее проклятье.
У других теперь в поцелуях смрад.
Губы– как наждак. Стойкий запах гнили.
Потому доступности их не рад.
Чем бы ни влекли, как бы ни манили.
А во рту устойчивый привкус трав.
Свежесть ветра въелась… как ни бесило,
Их изжить не смог.
Не мертвец, не здрав.
Чем ни забывался, забыть не в силах.