Маловы жили на первом этаже, и никто в подъезде не понимал, как они умудряются загаживать этот подъезд аж до пятого, самого верхнего, этажа. То, что крику от них было много – не удивляло. Но зачем они выносили мусор вверх по лестнице, – не понимал никто. А ведь так и было! Участковый приходил чуть ли не два раза в неделю, беседовал с ними, угрожал выселением, но толку не было никакого. Ну, может, затихало на пару дней, – а потом всё продолжалось по-прежнему. А уж когда Малов-старший вернулся с очередной отсидки – стало и того хуже. В подъезде постоянно ошивались какие-то непонятные мужики с наколками, гремела музыка… Никакие уговоры на Маловых не действовали – ни на старшего, ни на младшего, Сашку. И уж тем более не действовали на Гальку, которая заводилась от первого же замечания и орала потом по два часа, не ослабляя ни громкости, ни напора. Маловых боялись.

И Танечка их боялась. Особенно страх этот стал невыносим после того, как Сашка выхватил у неё из рук футляр со скрипкой и, мерзко хихикая, спросил: "Дашь, если отдам?". Танечка тогда побледнела, бросилась на Сашку, тот побежал от неё, швырнул футляр в овраг, куда скидывали мусор, если вечно переполненные баки оставались не вывезены… Потом Танечка лезла в эту воняющую яму, дома долго чистила скрипку, вывалившуюся из футляра… Запах был стойким, и стоило теперь взять скрипку в руки, – сразу всплывал в памяти. И мерзкая липкость инструмента всплывала в памяти, буквально ощущаясь пальцами и подбородком. В итоге в музыкальную школу Танечка перестала ходить через две недели, выдержав дома всё, что последовало в связи с этим её решением. Почему она не рассказала родителям об этой истории – она и сама не могла объяснить. Наверное, потому, что каким-то внутренним чутьём поняла, что лучше от этого не будет: папа обязательно пойдёт разбираться с Маловыми, ничего не добьется, и будет только хуже, значительно хуже. Папа тоже боялся.

А через полтора месяца после той истории Сашка поймал её вечером и сказал: "Плати, целочка, либо жизни тебе не видать. Можешь деньгами, можешь чем ещё... Думай!". И Танечка поняла, что тот не врёт, что дальше так и будет. В свои неполные пятнадцать лет Сашка мог многое. Да и друзья ему всегда готовы были помочь. Друзей у Сашки хватало.

Вернувшись домой, Танечка прошла на кухню, встала перед иконой и тихо сказала: "Господи, сделай чудо, сделай так, чтобы всё было хорошо! Пожалуйста!", – и заплакала, не зная, поможет её просьба или нет, и даже не зная, верит она в Бога или нет, но больше обращаться было не к кому.

На следующий день вся семья Маловых, с утра уехавшая на озеро и уже возвращающаяся с него, погибла. Их "копейка" не удержалась на своей полосе, угодив при этом под встречный КамАЗ. Потом экспертиза показала, что Малов-старший был пьян. Но это было потом, а в тот момент, когда Танечка узнала об аварии – внутри у неё словно что-то лопнуло, оборвалось, будто какой-то непомерный груз сломал что-то внутри неё... причём, как оказалось, навсегда. И сейчас, двадцать лет спустя, Таня знает – она не верит в Бога. Его нет. Вот уже двадцать лет Его нет для неё совершенно точно. И всё же… всё же…