Преступление было совершено чрезвычайно нагло ясным летним утром и на виду у двух пожилых свидетелей. И хотя эту пару нельзя было отнести к поборникам высокой морали, поскольку их действия удивительным образом напоминали действия преступника, а точнее, преступницы, – их горе было явно неподдельным. Однако главную причину этого скорбного чувства, – стояла ли за ним горечь от разочарования, боль утраты или зависть к удачливой конкурентке, – теперь уже было невозможно определить. Поэтому никто впоследствии и не задавался этим вопросом.

Как ни странно, самой спокойной выглядела мать погибшего. Это спокойствие и кощунственно прозвучавшие, обращённые к свидетелям, слова: "Не стоит так убиваться! Бог дал, Бог взял. Я ещё молода, и дети у меня ещё будут, пусть и не столь исключительно прекрасные, как этот, убиенный… Я вас обязательно с ними познакомлю. Всё ещё впереди…", – наводили на мысль, что, возможно, здесь имел место сговор между преступницей и столь хладнокровно-равнодушной пострадавшей. Но и этот важный аспект события также не заинтересовал следствие.

Тем не менее, и, как ни странно, слова небезутешной матери успокоили в голос рыдающих свидетелей. Переглянувшись и утерев опухшие от слёз глаза, они приступили к печальной процедуре прощального ритуала. Дрожащими от пережитых чувств руками они печально отделили скорлупу от её расплескавшегося содержимого, сложили эту скорлупу в чем-то неуловимо напоминающую гроб шкатулку, а затем бережно спрятали её в неприметный сундучок, стоящий за печкой. Потом они вымыли пол и позвонили в службу дератизации. Преступницу ожидало суровое и неотвратимое наказание – многолетняя каторга на плантациях репы…

…А в это время из королевского дворца выехала небольшая, но представительная кавалькада сыщиков во главе с принцем, бережно прижимавшим к груди важную улику – маленькую и очень изящную хрустальную туфельку, ощутимо пахнувшую тыквой. У Службы опеки королевства наступали сложные времена…

Но это уже совсем другая история...